Евгений Авдиенко - Последние солдаты империи

Нужно сказать, что генерал-майор Маннергейм был очень высокого мнения о талантах и способностях генерала Брусилова, которого знал еще по Николаевскому училищу, где Брусилов занимал должность начальника офицерской кавалерийской школы. В те времена кроме службы у большинства русских офицеров было два серьезных увлечения, лошади и женщины. Оба заядлые лошадники, Маннергейм и Брусилов, несмотря на почти пятнадцатилетнюю разницу в возрасте, быстро пришли к полному взаимопониманию и по второму пункту. В 1904 году, перед самым отъездом в действующую армию в Маньчжурию, Густав Карлович получил от генерала фотокарточку с памятной надписью «Барону Маннергейму в знак уважения и памяти о совместной приятной службе» и последующие десять лет с теплотой вспоминал своего старого товарища. Теперь, когда Густав Карлович приехал в штаб 8-й армии для представления, эта встреча получилась более похожей на встречу двух старых знакомых и сослуживцев, чем на доклад вышестоящему начальнику.

Уединившись в штабной избе, оба генерала с ностальгией вспоминали совместные офицерские пирушки, старых приятелей и победы на амурном фронте. При расставании Брусилов обмолвился, что у него есть идея одной любопытной операции, которую он силами своей и соседней 3-й армии генерала Радко-Дмитриева намерен осуществить будущим летом. Зная Брусилова как мастера внезапных и неожиданных комбинаций, Маннергейм принялся живо интересоваться подробностями, но Брусилов, хитро прищурившись, сказал, что со временем он обязательно посвятит Маннергейма во все нюансы, пока же у него к старому товарищу есть одно интересное, но довольно неожиданное предложение, и протянул подписанный приказ о временном назначении генерал-майора Маннергейма командиром 12-й кавалерийской дивизии.

Ознакомившись с приказом, Густав Карлович усмехнулся в усы. В то время Устав четко предписывал, что командующий полевой армией имел право назначать генералов на вакантные должности только временно.

– Эта война заставляет нас отказаться от привычных шаблонов и штампов, – заметил Брусилов. – К сожалению, то чему нас с тобой учили, стало архаизмом.

– А Каледин? Он знает, что его снимают с дивизии?

– Алексей Максимович недавно получил тяжелое ранение и после госпиталя примет под свою руку II кавалерийский корпус. Приказ о его назначении уже согласован со Ставкой и подписан императором, – Брусилов озорно подмигнул. – Да и с тобой проблем не будет. Твой друг Воейков теперь дворцовый комендант, а это, согласись, огромный плюс.

Маннергейм помрачнел. Он понял, на какую протекцию рассчитывал его старый товарищ.

– Мы виделись с Владимиром Николаевичем во время отпуска, но я не уверен, что в таком деликатном деле, как мое назначение на вышестоящую должность, смогу обратиться к нему письменно…

Маннергейм, напряженно посматривая на улыбающегося Брусилова, пытался найти слова, чтобы как можно тактичнее объяснить командующему свое нежелание писать Воейкову письмо с подобным предложением.

– Ах, оставь, Густав! Ты меня не так понял. – Брусилов отмахнулся от внезапной озабоченности Маннергейма. – Зная твою щепетильность в этих вопросах я вовсе не рассчитываю, что Володя Воейков пойдет к императору заявлять, что барон Густав Карлович Маннергейм, блестящий офицер свиты Его Императорского Высочества, герой Русско-японкой войны, руководитель сверхсекретной азиатской экспедиции в Китай, в последние шесть лет не пользуется расположением командования и не получает должности, которые ему положены по заслугам и временному цензу. И на память государя императора о том, что ты сопровождал его во время коронации, тоже уповать не стоит.

– Так почему же ты уверен, что государь меня утвердит?

– Раз государь приблизил твоего друга, значит, и с твоей кандидатурой проблем не будет… – Брусилов хитро подмигнул барону. – К тому же, приказ о назначении я вышлю вместе с планом Галицинской операции, – Брусилов кивнул на висевшую на стене карту. – А там черным по белому написано, что, планируя летнюю кампанию, я должен быть полностью уверен во всех своих старших офицерах…

У Маннергейма отлегло от сердца. И не потому, что Воейков мог отказать или получить над другом какое-либо психологическое преимущество в дальнейшем. Наоборот, Густав Карлович был уверен, что Володя с радостью поможет старинному другу и никогда впоследствии даже не вспомнит об оказанной услуге. Сама мысль занять более высокую должность по протекции чрезвычайно претила Маннергейму. Много раз в сложных жизненных ситуациях его выручали друзья: карты, деньги, кров, защита чести – в подобных делах барон Маннергейм с благодарностью принимал помощь, и сам никогда не отказывал в аналогичных просьбах. Но еще ни разу в жизни Маннергейм не раздавал должности в частях, где он командовал, просто потому, что его попросили родственники, друзья или знакомые. А то, что не принимаешь сам, никогда не стоит навязывать и другим.