Евгений Авдиенко - Последние солдаты империи

Почти вплотную к паровозу, отделенные только вагоном со срезанной крышей, доверху наполненном углем и дровами, на открытой платформе размещались два тяжелых орудия, захват которых был поручен артиллеристу Сухонину. И сейчас, когда они начали стрелять, Нелюбов от греха подальше перезарядил трофейную винтовку и полез на платформу, лелея надежду, что здесь все-таки свои.

Неожиданно ближняя мортира со страшным грохотом изрыгнула столб пламени, и Борис, зажав руками уши, буквально скатился под ноги улыбающемуся Сухонину.

– Как у вас дела? Потери большие? – Борис удивленно потряс головой; он почти ничего не слышал.

Сухонин понимающе ухмыльнулся, оглянулся назад и, соорудив руками что-то замысловатое, из чего Нелюбов с большим трудом разобрал команду, – «делай, как я», открыл рот и, зажав руками уши, быстро присел. Борис сделал то же самое и тут же почувствовал, как под ногами вздрогнула стальная плита, и различил упругий голос выстрела.

– Ну, как? Теперь легче? У нас, у артиллеристов, так говорят – клин клином вышибают! – услышал он голос Сухонина.

Борис опять потряс головой, слух почти вернулся.

– Ну, так что у вас? Потери большие? – на всякий случай Нелюбов повторил вопрос.

– Один легкораненый, я его на дальномер поставил. Сейчас со мной восемь, остальные в погребе, – Сухонин кивнул на соседнюю платформу. – Борис Петрович, уходить нужно, у немцев две батареи на подходе, если развернут, от нас одни воронки останутся.

Сухонин протянул Нелюбову бинокль, и вдруг опять замахал руками, показывая, что сейчас раздастся выстрел. Борис едва успел заткнуть уши. Переждав, пока стихнет грохот, он припал к окулярам и только теперь разглядел полную картину развернувшегося сражения. Ближняя улица, на которой имелось только восемь домов, была полностью очищена от неприятеля, но на противоположной окраине скопилось не меньше батальона немецкой пехоты. И, судя по решительному виду снующих туда-сюда офицеров, эта пехота готовилась к атаке.

Казаки Усова, выполнив основную задачу выбить немцев с параллельной бронепоезду улицы, сумели-таки отбить первую атаку германской конницы и теперь хоронились с другой стороны деревни, за сараями и домами, и, по-видимому, готовились контратаковать. Среди них Нелюбов заметил Щербицкого, который верхом на буланом жеребце что-то горячо доказывал Усову.

– Вырвался на свободу, теперь с коня не сгонишь, – недовольно пробомотал поручик, вспомнив, как Щербицкий завидовал друзьям-кавалеристам, горько сожалея, что после училища из-за травмы позвоночника попал в пехоту. Переведя взгляд на столб пыли, который поднимался верстах в трех, Нелюбов вдруг заметил спешащую к станции германскую кавалерию:

– Ух, ты! – Борис удивленно присвистнул, – Да там не меньше трех тысяч сабель?!

– И две батареи гаубиц, чуть левее. Было три… Я одну уничтожил… – не выдержав, похвалился Сухонин.

– Андрей Ильич! Через пять минут отходим, и… пошлите, пожалуйста, на паровоз двух человек. У Варенцова все не так гладко, как у вас. Наша паровозная команда перебита, а прапорщик серьезно ранен.

– А вы?

– Я к Варенцову, а потом к казакам. Меня не ждите, я хочу выводную стрелку проверить, а то загонят в тупик и расстреляют, как в тире.

Варенцов лежал в той же позе.

– Ну что? Как там дела? – заметив Нелюбова и двух пришедших с ним солдат, с надеждой спросил прапорщик.

– Через пять минут выступаем. Оставаться на станции больше нельзя, на подходе два полка улан, – про гаубицы поручик решил промолчать.

– А вы?

– Я к казакам, а то они без меня всех немцев порубают, – попытался пошутить Нелюбов, заметив тревожный взгляд Варенцова. – Держись, Василий Николаевич! Меня не ждите, я вас потом нагоню.

Соскочив с бронепоезда, Борис заметил вороную кобылу, которая, потеряв всадника, нервно оглядывалась, словно ища спасения от грохота близких выстрелов, и, когда обрадованный Нелюбов подскочил к лошади, она доверчиво покосилась на человека, привычно вверяясь воле нового хозяина.

Оказавшись в седле, Нелюбов почувствовал себя увереннее и, не оборачиваясь на свист пуль и грохот разрывов, устремился к изготовившимся к атаке казакам.

– Отставить, хорунжий! Шашки в ножны! Господин штабс-капитан… прошу прощения… обер-лейтенант, – Борис постарался шуткой сгладить ожидаемое недовольство Щербицкого, который в отсутствие поручика решил взять на себя командование остатками казачьей сотни. – Давайте отъедем в сторону, посовещаемся.