Глеб Булатов - Степь в крови

«Поручик Глебов! Настоятельно рекомендую Вам в целях сохранности Вашей драгоценной жизни не покидать сегодня дом госпожи Лешковской. Всех вероятных гостей рекомендую встречать доброжелательно, на каверзные вопросы давать уклончивые ответы и дожидаться меня. На кону ваша жизнь. Ротмистр Минин».

Поручик Глебов любил жизнь. Нет, он не был возвышенным романтиком и не ощущал радости бытия во всем ее многогранном неисчерпаемом блеске. Глебов любил маленькие радости этой жизни, и он вовсе не собирался расставаться с ними так внезапно. Письма не обещали ему ничего доброго, и он был возмущен. Возмутительными ему казались угрозы, сама их форма, его раздражали эти советы, это покровительственное «Доброхот». Глебов был раздосадован и растерян.

И, возможно, поручик провел бы в таком состоянии много времени, но из оцепенения его вывели часы, пробившие полдень, и сейчас же последовавший нетерпеливый стук в дверь. Глебов в нерешительности остановился посреди комнаты. Стук повторился. Поручик осторожно, стараясь не производить шума, вышел в сени и выглянул в окно. На крыльце стоял полковник Тишевский.

– Андрей Петрович, – не скрывая изумления, Глебов встретил неожиданного гостя.

– Войдемте, поручик. Дело спешное, – Тишевский боязливо оглянулся и вошел в сени.

– Здесь не прибрано… После дороги еще не успел явиться к вам с докладом…

– И не нужно. Я сам пришел. Садитесь. Без церемоний, поручик. Мы с вами в одинаково трудном положении. Вы знакомы с некими Мининым и Зетлингом?

– Да, с Мининым, а второго не имею чести знать, – поручик развел руками и присел на край расстеленной кровати.

– Они назначены следователями по делу о гибели посольства. И мы с вами под подозрением. Мне они сказали, что вы начали давать показания. Это верно?

– Я рассказал им, что произошло. Но ротмистр Минин мне не доверяет. А сегодня я получил от него это письмо, – Глебов протянул Тишевскому голубой конверт.

Полковник пробежал записку глазами и в волнении встал.

– Нужно спешить. Прошу вас, будьте до конца откровенны со мной. Я читал ваши показания следователю. Вы не могли бежать со шхуны так, как сказали. Вас неизбежно должны были обнаружить и убить. Я разделяю вашу настороженность, и это благоразумно. Но наши жизни висят на одном волоске, потому прошу рассказать без утайки все, что вы видели.

Глебов задумался. Быть может, в другом положении он никогда бы не доверился Тишевскому, но, как всякому загнанному в угол человеку, ему требовалась опора. Глебов заискивающе заглянул в глаза полковнику и увидел в них страх. Общность чувств сближает людей, и Глебов решился.

– Когда на палубе началась стрельба, я был в каюте. Тотчас же в нее опрометью вбежал генерал Алмазов. Я стоял в углу и видел, как он пытался уничтожить письмо Деникина и как матросы били его прикладами, а он сумел достать браунинг и застрелиться. Все это время я стоял в темной нише каюты и оставался незамеченным. Когда прозвучал выстрел и звуки схватки затихли, в каюту спустился комиссар…

Никанор Иванович брезгливо ткнул тело генерала в бок и отвернулся.

– Мертв. Глупец. Подай мне тот конверт, – он указал лежавший на полу голубой конверт с сургучной печатью.

– А что с этим? – спросил матрос и ткнул корявым узловатым пальцем в ворох писем и открыток.

– Перебери. Может, еще что-то интересное будет, а остальное сожги и… Ба! – воскликнул Никанор Иванович. – Да здесь нежданный гость! Я, право, опасался, что вас застрелили. Но поручик Глебов не так прост! Выходите же, милый человек. Ваши страхи излишни. Вы в кругу друзей и можете нам доверять.

Бледный, судорожно сжимающий пистолет Глебов вышел в середину каюты. Вдруг по телу его пробежал электрический ток, и он, теряя сознание, повалился на пол. Для верности матрос нанес второй удар прикладом и вопросительно взглянул на комиссара.

– Нет, он нам еще понадобится. Свяжи его и доставь на берег, вечером я буду с ним говорить.

Глебов очнулся с ломотой в голове и гнетущим чувством безысходности. Окна комнаты, в которой он лежал, связанный по рукам и ногам, были заколочены досками. Через щели внутрь пробивался слабый сумеречный свет. На Александровск надвигалась ночь. Так прошло, должно быть, не меньше часа. Наконец за дверью послышались шаги, и в комнату вошли люди. Первым шел комиссар, за ним, освещая путь факелами, следовали двое матросов.

– Зажгите свечи и останьтесь за дверью, – приказал Никанор Иванович.