Сергей Фетисов - Хмара

В одно из воскресений Миша с приятелем ходил рыбалить на озеро. Пробираясь плавнями, ребята нашли гранату со вставленным запалом. Ну и, конечно же, не удержались — бросили гранату в озеро. Захлебываясь, Миша рассказывал, сколько они наглушили рыбы.

— И не побоялся без пропуска в плавни? — спросил Семен.

— А кого пужаться? Это полицаев-то? — задорно тряхнул чубом подросток. — Они сами пужаются туда ходить. А как пойдут, то не меньше человек десяти. Винтовки наизготовку и идут.

— Вот поймают тебя как-нибудь, — хмуровато пообещал Семен.

— Не-е! — беспечно ответил Миша. — Когда полицаи идут, за версту слышно. Они матерщиной друг друга подбадривают…

Выйдя покурить, Семей присел на корточки в узкой полоске тени у стены мастерской. Как раз над головой у него щерилось гнилыми досками заколоченное окно, и он отчетливо услышал хрипловатый, приглушенный голос Попова:

— Ты с ним поосторожней, малец! Он все молчит, присматривается да прислушивается. А потом пойдет и полицаям доложит.

Семен криво усмехнулся, донельзя удивленный таким нелепым подозрением. Встал, хотел было пойти и потолковать со старым чудаком, но потом раздумал и опустился на прежнее место. В конце концов, ему на пользу: Попов обязательно раструбит о своих подозрениях, и это будет Семену охранной грамотой.

И все же было чертовски неприятно. Семен сидел и морщился, сплевывая горькую табачную слюну.

До конца работы Семен обдумывал, как он будет рассказывать Лиде о смешных подозрениях Попова. Он представлял, как заразительно и звонко она расхохочется, и заранее, в предвкушении ее смеха, улыбался сам.

С той необычной встречи на воскресном базаре Семен все чаще вспоминал о Лиде. Правда, и раньше не забывал ее. Сделанное Лидой для него, Семена, было так велико, что это никогда не могло быть забыто. Благодарность-чувство обыденное по сравнению с тем, которое Семен испытывал к своей спасительнице. Бывший детдомовец, сирота, он мысленно называл ее сестренкой. В его устах это было самым дорогим словом. Видел он, как горячо любила Лида сынишку, крошечного Николеньку, и предполагал, что так же любит мужа. И намеренно старался не замечать ее чисто женских достоинств, боялся обидеть свою «сестренку» нескромным взглядом.

Он говорил себе: «Мы с Лидой друзья. Поэтому и тянет к ней». А то, что за последнее время тяга стала особенно сильной, он объяснял себе просто: дружба со временем становится крепче и душевней.

Вечером с приятным волнением Семен подходил к неприметной хатенке Беловых. Дома оказался один Алексеич. Он у стола затачивал напильником жала рыболовных крючков.

— А-а, Сеня! — пробасил он. — Проходь, проходь. Ну, что новенького?

— Нет ничего. Проведать вас пришел.

— А у меня новость, да еще какая! Надысь на лимане одного никопольского рыбака повидал, так он пересказывал: у них на станции взрыв произошел — состав с бензином подпольщики подорвали.

— Какие подпольщики?

— Никопольские, стало быть. Листовки тоже распространяют.

Достав из кармана кисет, Семен стал задумчиво сворачивать цигарку. Потянулся с клочком бумажки и Алексеич.

— Кто ж они такие? — спросил Семен.

— Кто? — ухмыльнулся Алексеич. — Если б каждый их в лицо знал, вроде как раньше работников райкома, так немцы тех подпольщиков враз повыловили бы…

Семен понимающе кивал головой и прислушивался к женским голосам на улице. Нет, Лиды там не было. Ее бьющий тугой струйкой голосок Семен узнал бы сразу. Он оглянулся на кроватку Николеньки — она была пуста: Лида ушла вместе с сыном. Было неудобно спрашивать, куда ушла и скоро ли вернется.

Но Алексеич словно угадал мысли Семена и сказал:

— Лидка с младенцем у Стрельцовых. И старуха моя куда-то смоталась. Не сидится бабам дома, удержу нет. Кашей не корми, а языки дай почесать. А мне тут ремень подтягивай, ужина дожидаючись… Стрекотухи, елки точеные!

Он распахнул низенькое оконце и крикнул:

— Юрка!

— Чо, дядя Лексеич? — отозвался мальчишеский голосок с противоположной стороны улицы.

— Мотни к Стрельцовым, покличь нашу Лидку, трясца ее матери. Скажи, гость пришел.

— Чичас! — с готовностью раздалось в ответ.

Семен пригладил пятерней шевелюру, оправил рубаху. Сердце у него билось замедленно и сильно. Бывало, так билось оно, когда судья на старте тягуче пропоет: «Приго-то-овились!» и, глядя на секундомер, подымет флажок.

— Вот мы и пришли домой, сынуленька ты моя! Сейчас мы покушаем кашки и бай-бай ляжем…