Сергей Фетисов - Хмара

Утренний ветерок шевелил свисавшие края парашютного купола, стропы колыхались перед лицом Никифора, словно кто-то перебирал их рукой. «А если, — пришла в голову мысль, — растянуть стропы так, чтобы увеличилась наветренная сторона, тогда парашют просто-напросто сдует с дерева…» Он не был уверен в успехе, но решил попробовать. Отрезал пучок строп от подвесного крепления и привязал к кусту, со вторым пучком, неуклюже налегая телом на самодельный костыль, похромал в сторону. Он даже не успел натянуть стропы как следует — купол запарусил, надулся и легко спорхнул На землю.

Отдохнув, Никифор сгреб парашют в кучу и запихал его под вывороченный корень. Сверху кое-как, на большее не хватило сил, засыпал прошлогодней листвой. Теперь оставалось ждать, заметили в селе этот громадный белый флаг или нет?.. Если заметили, то не мешало бы выбрать себе позицию. Все равно где, потому что далеко ему отсюда не уйти. Но сначала — пить! Хотя бы пару глотков воды, хотя бы один глоток…

Камыши так густо окружили водоем, что добраться до воды с больной ногой было невозможно. Никифор понял это после нескольких попыток. Всякий раз он увязал руками в черном, как вакса, болотном иле и с величайшим трудом и муками выбирался назад на твердое место.

Однако жажда мучала не меньше, чем боль, и он не мог отойти от болотца, а кружил вокруг него, как на привязи, пока не обессилел вконец. Он лежал ничком, уткнувшись в росистую траву, и перед глазами у него светились на листьях жемчужные капельки влаги. Он втягивал их губами, слизывал языком — это еще больше разжигало жажду. Наткнувшись на свои следы, оставленные в топкой почве, он обнаружил, что в ямку насочилось немного мутной воды. Выпил ее одним глотком и стал ждать, когда наберется снова. Вода сочилась слишком медленно. Тогда ножом он углубил ямку, и дело пошло веселее: каждые пять минут на дне скапливалось полстакана черной и дурно пахнувшей болотной воды. Он припадал к ней губами и пил с жадностью и отвращением. Напившись, тяжело перевалился на спину, чувствуя, что больше не в силах сдвинуться с места.

Никуда ему отсюда не уйти. Здесь его позиция. Похоже, последняя позиция. Ну что же, не так уж она плоха! С тыла прикрывает болотце — не подберутся. Фланги, правда, открытые, нехорошие; он лежал на пологом скате, как на краю огромного блюдца, этот край простреливался с двух сторон. Зато по фронту обзор был великолепным, редкие деревья и куртинки ивняка не мешали наблюдению, но маскировали Никифора и давали возможность маневра.

«Рация! — вспомнил он. — Надо бы найти рацию и передать о случившемся…» И тут же отбросил эту мысль. Он не в состоянии передвинуться на два метра в сторону, а чтобы отыскать рацию, надо излазить лес в радиусе по меньшей мере двух километров. И надо же так случиться, что он ударился о сухое дерево именно тем бедром, которое год назад было раздроблено пулей!.. Ах, если б только не нога, он исчез бы в этом болотистом лесу, как иголка в стогу сена… Но, может быть, еще повезет: товарищи найдут его раньше, чем появятся немцы…

Мысли мешались в его голове, и ни одну из них он не додумывал до конца. Нельзя их было додумать, потому что на вопросы, которые вставали перед ним, не было ответов. И прежде всего не было ясности в самом главном: успели заметить его парашют или нет? Будет ли облава или нет?

Утреннее атласно-голубое небо простиралось над Никифором. В ближних кустах пересвистывались малиновки. Подальше, в чащобе, неутомимо выщелкивал соловей. Что соловью война! Знай себе поет, неразумная птаха.

Дарья Даниловна Козлова после долгих хождений в сельуправу получила пропуск на проезд в плавни за дровами.

До войны, чтобы насобирать сухих сучьев на растопку, она прямо со своего огорода шла в кустарник, которым начинались плавни, — дрова были под боком. Но при новых порядках выходить за околицу, не имея соответствующего разрешения, стало рискованно. Каждого задержанного в плавнях или при выходе из них сажали в кладовку при сельуправе «для выяснения личности и целей, коими задержанный руководствовался, нарушая установленные правила», — так мотивировалась причина арестов в приказе Раевского. Эти строгости были введены потому, что в плавнях, хотя и не было теперь партизанского отряда, все же находили себе убежище опасные для нового порядка люди.

Пропуск Дарье Даниловне выдали однодневный. Она рассчитывала трижды обернуться засветло. Но вышло так, что в этот день по селу ходили полицаи и переписывали скотину. Дарья Даниловна побоялась оставить хату на малолетних дочерей: сидела, ждала. Полицаев не дождалась, а половину дня потеряла даром. Прибежавшая с базарной площади Маруся, захлебываясь, сообщила: всех полицаев посадили на грузовик и отправили в село Верхний Рогачик, где высадился красный десант.