— Если вам удобно сидеть, — заговорил лейтенант Ольсен мягким, ласковым тоном, — поведаю одну историю. — Мы с подозрением уставились на него. — Я приберегал ее до возвращения как приятный сюрприз — вам будет приятно узнать, что оберст-лейтенант преодолел свой временный испуг и вновь приглашает роту предстать перед ним для инспекции завтра утром. — Лица у нас вытянулись. Мы смотрели на свои черные руки, грязное обмундирование, а лейтенант Ольсен с лучезарной улыбкой оглядывал нас. — Ну вот. Я так и знал, что вы обрадуетесь. Я еще тогда сказал лейтенанту Шпету, что мне не терпится объявить вам. Не терпится увидеть, как засияют ваши личики, как на глазах навернутся слезы благодарности…
— Ну, еще бы! — сказал Порта и злобно выплюнул шелуху подсолнечных семечек, которые грыз. — Господи боже, где только находят таких кретинов?
Ольсен покачал головой, и вид у него внезапно стал усталым. Губы сжались, в глазах появилось суровое выражение, возле рта образовались резкие складки. Несмотря на шутливый тон, которым он обращался к нам, было видно, что оберст-лейтенант и его аристократическая тупость довели лейтенанта чуть ли не до белого каления.
Порта тем временем продолжал бушевать. Стоило только ему открыть рот, его было не остановить, и хотя выбор прилагательных был у Порты ограниченным, произносил их он с таким жаром, что нам никогда не надоедало слушать. Сообщив очень впечатляюще, что он думает о оберст-лейтенанте, его родителях и родителях его родителей, предложив ему в живописных подробностях несколько альтернативных линий поведения (предложения варьировались от слегка некрасивых до грубо непристойных), Порта внезапно пришел в лучшее расположение духа и принялся задирать Малыша, вечно служившего мишенью его тяжеловесного остроумия.
— Посмотри на себя! — заорал Порта. — Тоже мне солдат! Сущий позор для армии! Взгляни на свой мундир — он был в превосходном состоянии, когда ты его получал! Посмотри на него теперь — он испорчен! Напрочь! Половины пуговиц нет, весь в грязи, в дырках и клочьях — как ты только довел его до такого состояния? Опять дрался, да? Как только не стыдно носить его в таком виде! А где каска? Куда она делась? А элегантный противогаз? Потерял, да? — Порта сделал недовольный жест. — Что толку, а? Спрашиваю вас — что толку давать людям вроде него красивые новенькие мундиры, если они их только портят? Удивительно ли, что бедный оберст-лейтенант вынужден беспокоиться, устраивая нам смотр, если среди нас есть люди вроде тебя, смердящие на всю округу?
Он подался поближе к опешившему Малышу.
— Когда ты последний раз мыл задницу? Иду на спор, если снимешь штаны, там окажется полно засохшего дерьма — и мы должны это сносить! Мы, ухитряющиеся быть чистыми, опрятными и не вонять, как миллион сортиров!
И обвел взглядом всех нас, дурно пахнущих, вшивых, покрытых коркой засохшей грязи.
— Мы вполне приличные ребята, — с достоинством заговорил снова Порта. — Привыкшие соблюдать определенные нормы гигиены. Как и оберст-лейтенант. Вот почему он вынужден устраивать инспекции во время боев, убеждаться, что у нас нет вросших ногтей на пальцах ног или грибовидных наростов на пупках. — Сурово уставился на Малыша. — Знаешь, эти инспекции очень важны. Ты, возможно, считаешь, что важнее лежать здесь, в траншеях, и не спускать глаз с русских. Чтобы они не воспользовались нашим отсутствием, так? Но тут ты ошибаешься, понял? Потому что если ты не чистый, опрятный солдат, который то и дело расчесывает лобковые волосы и перестает чистить пуговицы только перед тем, как идти в атаку, то не годишься для войны с русскими! Что, по-твоему, испытает русский, если увидит пугало вроде тебя, прущее на него со штыком? Он не сможет воспринять тебя всерьез, так ведь? От него и ждать этого нельзя. Давай взглянем на это разумно. При виде грязного остолопа, которого можно унюхать за километр, русский животик от смеха надорвет!
— Ничего подобного, — возразил Малыш, он всегда воспринимал заявления Порты с полной серьезностью.
— Как это ничего подобного? Непременно надорвет! Любой надорвал бы!
— Нет, такого не будет, тут ошибаешься ты! — Малыш торжествующе указал пальцем на Порту. — Я раньше всажу в него штык, понятно?
Порта обернулся к нам, широко разведя руки в жесте отчаяния, мы посмотрели на сморщенную в недоумении физиономию Малыша, даже теперь не уверенного, что одержал верх, и рассмеялись. Даже лейтенант Шпет улыбался. Только лицо Ольсена ничего не выражало. Я даже не был уверен, что он слушал. Ольсен оглядывал позиции, наблюдал за смертельно усталыми людьми, которые несколько суток не спали, находясь в постоянном напряжении, старательно мывшимися ледяной водой. У них не было ни полотенец, ни мыла, ни бритв. Мундиры, безнадежно грязные и рваные, они оттирали мокрыми руками в жалких попытках привести их в пригодный для инспекции оберст-лейтенанта вид. Снаряжение чистили на грязном тряпье.
Читать дальше