— Товарищ сержант, хватит глубины? — спросил высокий солдат — зарядный Петрошин.
— Ещё на штык. Так, чтобы можно было работать во весь рост и оскол. (В артиллерии нанесение точки на карту или планшет и определение ее координат называется топографической привязкой ки не доставали.) — Вот и меряй. Ты длиннее всех — как укроешься за брустверы с головой, так и хватит.
— А вдруг Щербань придёт помогать стрелять, так что же, для него специально ещё полметра выкапывать? — крикнул заряжающий Тузов. Он был широк, но невысок ростом. Баякодов ответил раньше командира:
— Я ему одному в дне яму выкопаю по колено, туда его опустим.
— Да он, как юла, в ямке не усидит; — не обращаясь ни к кому, а так, между делом, ответил на это старый солдат, участник первой мировой войны, покровительственно ворчливый Герасим Петров.
— Тогда, дядя Герасим, пусть он на колени становится, — не унимался Баякодов.
Так, перемежая тяжёлый труд командами и весёлыми шутками, закончили работу. На огневой позиции всё готово. Орудие поставили в окоп. Длинными кольями закрепили толстые подсошниковые брусья. Перекрыли щели — убежище и погребок для снарядов. От трактора сверху одна труба осталась. Даже кухню закопали для сохранности.
Петров вышел из окопа, обошёл его со всех сторон, осмотрел придирчивым взглядом, поворчал на Баякодова и Тузова, за то, что края котлована плохо зачистили:
— Небось, в прошлую германскую войну «феерверкер» показал бы за такую работу.
Те, в свою очередь огрызнулись:
— На то ты и дед, чтобы ворчать. Небось, с первой до второй войны только и делал, что ворчать учился.
Телефонисты протянули линию. Радисты включились в связь. Топографы закончили свою работу. Мотко взял большую латунную гильзу, выдернул за тесьму просаленный пробковый пыж, вложил градусник в распечатанный заряд. Заметив это, Щербань крикнул:
— Товарищ сержант! Чи дитына твоя занедужала? Скильки градусов во на моё?
— А ты что доктор, температуру спрашивать? — пошутил Мотко.
— Та ни, я то не доктор, а ридный брат моего батьки до войны у ликарни працював. Вин там грубы топив.
— Грубы топил, говоришь, в ликарне? Тогда гляди. Минус 6 градусов, — и велел телефонисту доложить об этом на НП. Орудие готово к бою.
В это время на НП вычислители подсчитывали поправки в дальности и направлении стрельбы, вызванные температурой, ветром, атмосферным давлением и особенностями орудия. Командир определял порядок боя.
…Если начать со штаба, то пока будем пристреливаться, немцы разбегутся из домика по траншеям, а притаившаяся пушка обнаружит наш НП и разобьёт его прямой наводкой. Значит, нужно начинать с пушки. В штабе, конечно, будут обеспокоены, что в 500 метрах рвутся тяжёлые снаряды, зато точным переносом огня от пушки штаб можно быстро уничтожить, не дав разбежаться его обитателям. Пока будем стрелять по пушке и штабу, наблюдательные пункты противника приложат все силы, чтобы нас отыскать, и наверняка полностью себя обнаружат. Тогда придёт и их очередь.
— К бою!
Телефонисты повторяют слова командира на ОП. Мотко командует своим солдатам, каким снарядом и зарядом заряжать, какую поставить установку взрывателя, в каком направлении, на какую дальность навести орудие. Чёткие команды; доклады о выполнении; стук открываемого орудийного замка; загнали снаряд, гулко ударил досильник, звякнула гильза. Закрыт замок. Огонь!
Наводчик с коротким вытяжным шнуром в руке, резко подался назад. Блеснуло пламя. Орудие как бы осело, ухнуло, из-под него полетела тёмная пыль. Шумно зашипел уходящий вперёд снаряд.
Первый разрыв — недолёт.
Второй — перелёт.
Третий — совсем рядом.
Разрыв — и колесо вражеской пушки подлетело выше её ствола, перевернулось в воздухе, развалилось и несколькими кусками упало на землю. По традиции русских артиллеристов, подлетающее кверху колесо разбитого орудия не только определяет поражение, но является символом артиллерийской победы.
Едва рассеялся дым у разбитой пушки, а разрыв уже у вражеского штаба. В это время справа начала стрелять прямой наводкой наша лёгкая полковая пушка — «полковушка», как её называют в артиллерии. Шапочки её маленьких разрывов появлялись в перекрестках немецких траншей, там, где предполагались пулемётные точки, около подозрительных, покрытых снегом, стогов сена и куч. Эти частые маленькие разрывы, как злые собачонки, стали кусать немецкую позицию. Простым глазом видно, как по траншее противника, прочь от разбитой пушки, раскачиваясь в такт, удаляются в тыл две головы. Разведчик Поляков замечает излюбленной артиллерийской поговоркой: «Порядок в артиллерии», — и добавляет: «Покойничков уносят».
Читать дальше