Я решил, что самым разумным будет держаться сейчас от них на известном расстоянии, чтобы они нас не заметили. А, дождавшись ночи, когда они остановятся на привал, напасть на них внезапно, захватив врасплох. Но как решиться на ночной бой с девятнадцатью бойцами! Атаковать колонну, вооруженную до зубов, экипированную, словно она только что отправлялась на фронт? К тому же, это были фанатики, люди, которые не остановились бы ни перед чем. «Неужели они не понимают, что дело их проиграно? На что они надеются? Разве они в состоянии добиться того, чего не смог добиться Гитлер за пять лет войны, имея в своем распоряжении огромнейшую армию? Да, все это так, но ты-то, что ты намерен делать?» — мысленно спрашивал я себя.
Так осторожно двигались мы за гитлеровцами в течение целых двух часов, дрожа от напряжения, мучительно ища выхода из создавшейся ситуации. Наконец мне показалось, что я нашел его. Почему бы не попытаться нам молниеносно ударить немцам во фланг с какого-нибудь холма в то время, как они будут проходить по узкой дороге, где путь в другую сторону будет им отрезан пропастью, на дне которой ревел горный поток?
Сказано — сделано. Наши пулеметы ударили сверху во фланг так неожиданно, что гитлеровцы не смогли даже спрыгнуть в канавы и спрятаться. В замешательстве они сгрудились на краю пропасти за камнями.
Все же нам пришлось выпустить по нескольку лент из каждого пулемета, прежде чем они осознали, что путей спасения для них нет. Те, кто пытались взобраться на танк, к пушке, остались лежать на его броне — два наших пулемета непрерывно стреляли по его башне. Под таким же прицельным огнем держали мы все время и повозки с пулеметами. Кое-кто, обезумев, прыгнул в пропасть, другие бросились в канаву, заползали под повозки. Некоторым удалось скрыться в лесу по ту сторону реки, но большинству пришлось сложить оружие.
Обыскав пленных, мы согнали их к шоссе, подальше от танка и повозок. Затем, все время держа их под прицелом пулеметов, погнали в ближайшее село, где заперли на дворе покинутой усадьбы.
Очутившись взаперти за высоким каменным забором, гитлеровцы подняли неистовый рев. Они метались по двору, как дикие звери в клетке, грозили нам кулаками, осыпали ругательствами.
— Я дам по ним очередь, господин младший лейтенант, — не выдержал пожилой усатый сержант.
Я не боялся, что сержант откроет по ним стрельбу, он не мог этого сделать без моего разрешения, но беспокоило меня возбуждение немцев, которое я никак не мог себе объяснить. Поэтому я приказал поднять наверх четыре пулемета, расставив их по углам каменного забора, — из них я мог в любую минуту открыть по немцам убийственный огонь. Сам же с бойцами направился в соседний двор, предоставленный нам для постоя… Я забыл сказать, что быков я подарил старосте и ему же поручил повозку с боеприпасами до прибытия наших.
Устроив и накормив коней, мы развели посреди двора костер и уселись вокруг него ужинать. Но не успели мы поднести ко рту и первый кусок, как с соседнего двора раздались выстрелы. Один из наших пулеметов ответил очередью. Схватив автомат, я вскарабкался на стену. Чионка с гранатами последовал за мной. Внизу была невероятная толчея — пленные метались по двору, истошно вопя. Увидев меня, они стали понемногу стихать и наконец замерли, не сводя с меня глаз. Спускающиеся сумерки, затеняя их лица, делали их еще более хмурыми. Неподвижные фигуры в мышино-серых мундирах казались какими-то зловещими тенями.
Но в молчании их и сейчас не чувствовалось покорности. Это была не сдача, это был вызов, сигнал к борьбе.
— Стрелял кто-то из них! — доложил мне часовой. Я резко и громко скомандовал часовым на стене:
— К пулеметам!
Затем, обращаясь к немцам и с трудом сдерживая клокотавшую во мне ярость, крикнул по-немецки:
— Смирно! Если кто шелохнется, пристрелю на месте! Выйти вперед, кто стрелял…
Я знал, это был единственный способ запугать их. Если бы они не выполнили приказа, я бы открыл огонь. Мы не могли себя чувствовать в безопасности, имея ночью у себя под боком эту банду. К счастью, мне не пришлось прибегнуть к крайней мере. Несколько мгновений спустя из толпы вышел, четко отбивая шаг, рыжеволосый краснощекий фельдфебель. Он отнюдь не казался смущенным или запуганным. Более того, он не постеснялся нагло показать мне пистолет, из которого стрелял… «Ах ты сукин сын!» — выругался я про себя. И обращаясь к своим бойцам, за это время вошедшим во двор с автоматами наготове, скомандовал:
Читать дальше