Андрей Ефремов - Кавказ в воде

— Как вам будет угодно, Гоман Г`игогьевич… Да х`ен с ней, с этой сабелькой, ему же не до этого!.. Чего это я?.. фабулу утратил… Ага, жёнушка его в сторонке стоит, лицом бледная, мнётся, нервничает, платочек теребит, сквозь вуаль слёзы поблескивают; отмерили десять шагов, бросили жребий, в результате чего пан перешёл в вечность. Дамочка — «Ах!» — платочек выпадает, тыльной стороной ладони ко лбу прикасается, и — в обморок. Естественно шум поднялся. Был бы Мефодий простым человеком, в лучшем случае — каторга, а так — вроде бы приближённый к знати, все же у него отобедывали, соболями с песцами одарены. Сам — герой войны, да и застрелил то, собственно — врага Отечества (ишь чего удумал — Польшу от России отделить)!

Роман Григорьевич вновь попытался перебить:

— Дык ить Польша то…

Владислав Зиновьевич не дал развить вопрос до конца:

— Я ещё не закончил, наберитесь терпения…

— Набрался…

Рома, видно, и в самом деле «набрался», а вот Владику — хоть бы что, крепкий парень:

— Вы, Роман Григорьевич не сидите, наливайте… значьтак, Глава Якутска — граф Не Помню Как — тоже из ссыльных, из немцев, но русский патриот — с главным попом его судьбу решали: каким-то образом задним числом, с помощью подкупленного, Мефодием же, губернского секретаря, произвели Попова в некое высшее сословие и порешили, что дуэль была на законных основаниях. А после того как Мефодий стал их с поцелуйчиками да со шкурами преследовать, так и вообще окончательно это дело замутили: фамилию ему сменили. А паненка, стало быть, недолго муженька оплакивала, отличалась необыкновенной кротостью и…

— Ну, ты и залива-ать… ладно, давай по последней, и — баиньки…

Рома уже примерился на розлив, но в этот момент в палатке нарисовался Кеша Топорков с болтающейся у колена огромной пошарпанной деревянной кобурой пистолета имени Стечкина:

— Ага… вот так значит!? — лоб прорезала исключительно государственная складка.

— Третьим будешь? — Рома встряхнул ёмкость, в которой тут же запрыгал заблудившийся солнечный зайчик, — но здесь мало осталось.

— Влад, тебя командир вызывает, срочно, прямо сейчас! — раз без умничанья — значит, реально срочно.

— Ёх`ёпти, без меня — никак!?

Стоявшие рядом с машиной чеченцы с каким-то заинтересованным любопытством проводили Владика взглядом.

Приоткрыв дверь, Влад аккуратно просунул голову в командирский вагончик:

— Вызывали, Павел Адольфович?

За маленьким столиком, на котором ещё скворчит в сковородке аппетитно пахнущая яичница, сидели: улыбчивый командир группировки гвардии полковник Семёнов, командир отряда майор Птицевский, и тот самый серьёзный чеченский полковник. Столик втиснут между двумя, стоящими у стен кроватями; рядышком примостилась невесть где раздобытая старенькая деревянная табуретка, на которой находятся не уместившиеся на столике тарелка с крупно нарезанными кусками хлеба и банка солёных огурцов. Разгрузки с оружием висят на вбитых в стену гвоздях. Лучи солнца, пробиваясь сквозь маленькие окна, преломлялись в початой бутылке водки, стоящей на том же столе. Отчего на стенах, крашеных краской цвета морской волны, плескались весёлые солнечные зайчики.

— Проходи Владик, садись, — Птицевский потянулся за дополнительной кружкой, — будешь?

— Нет, товагищ майог, — решительно отказался Влад, — я этого допустить не могу, только чай! Сами понимаете — служба.

— Наш человек, — одобрил ответ чеченец.

— Редкое явление в наших краях, и это похвально, — хрустя огурчиком, похвалил и гвардеец, и, похоже, совершенно непроизвольно выскочило, — наубля.

Птицевский подбоченился: вот, де, мы — такие! Предложил:

— Всё-равно садись, Владислав, можно и чайку, — майор пододвинулся на кровати, освобождая место. Влад не стал кочевряжиться и выяснять — откуда яйца, уже наминает, — это лейтенант Владислав Сылларов, наш, можно сказать, главный козырь! Назначен в отряде старшим группы, — представил командир своего подчинённого полковнику убоповцу.

— Угу, — мычит Владик.

— Знакомься, Владислав — полковник Такой-то Султан Баирович, зам начальника чеченского УБОП по СКМ. Губы у майора всегда поджаты, вроде как зубы стискивает, на переносице вечно хмурая складка — отпечаток оперативной работы, и выражение лица у него ни при каких обстоятельствах не меняется.

— Угу… — наконец прожевал, — очень пгиятно…

Полковник Семёнов сидит, молчит, улыбается. Султан Баирович взял слово: