Андрей Ефремов - Кавказ в воде

Но однажды, когда в кабинете откуда-то появилась вонючая лошадиная уздечка с подпругой, многозначительный Ромин взгляд окончательно вывел Джавата из себя:

— Мне, конечно, абсолютно наплевать на твой внутренний мир и убеждения, — переборов себя и изобразив в голосе сталь, сказал Исмаилов, — но убедительно тебя прошу, Рома, дорогой, убери ты свои прибамбасы куда подальше, не позорь нас, пожалуйста, люди же ходят… — сделав небольшую паузу, в которую, при желании, можно было бы вставить непозволительный для дагестанца небольшой матерок, закончил, — то-сё…

— Нет проблем, Джават, — отвечает Роман, — ща сделаем! — и, приоткрыв дверь, кричит уборщице, — тётя Маша, можно у вас в кабинете вещдоки оставить?.. Ага, само-собой, таки, на время…

Воодушевлённый утвердительным ответом, шустро задвигался:

— Учись, Джават, как с людьми разговаривать надо, — и, цитируя самого себя, — в кабинет, тётя Маша, на время… — приступил переносить своё барахло в «кабинет» уборщицы. Самым последним тащит в подсобное помещение старенькую, вероятно ещё довоенной постройки табуретку, предварительно сняв с него горшок с давно высохшим цветком, — ну, где на время, там и само-собой.

По истечении пары недель — времени вполне достаточным для того, чтобы забыть про инцидент, Рома, со своим другом Владиславом Сылларовым, проявив верх сыскного мастерства и рискуя как минимум своим здоровьем, задержали особо опасного рецидивиста, подозреваемого в ряде жестоких убийств, разве что никаких весомых подтверждений его вины, при этом, не имеется. Имеют место быть только незначительные косвенные доказательства и совершенно неуместные, не принимаемые слепой Фемидой в расчёт, нематериальные интуиция и догадки. Все сроки изоляции от общества на время дознания вышли, утром человека пора выпускать, — впереди ночь. Опера коллективно чешут репу: что за ночь можно сделать? Если выйдет на свободу, которая уже с утра ему по закону маячит — потом ищи ветра в поле?

— Щас я его расколю, — Рома для солидности взял со стола пару листочков бумаги, авторучку, — вы его в кабинет к тёте Маше заведите, а там я сам. — и, бросив на ходу, — главное психическая атака! — вышел.

— Давай, Рома, прояви себя! — бросил вслед Джават, — Родина тобой любуется, зелёной тебе дороги!

А что ещё делать прикажете? Хоть какая-то надежда.

Из ИВС привели бандюгу, тщедушного такого мужичка, завели в тесное подсобное помещение уборщицы.

Мужик заходит и видит такую картинку: на потолке тусклая лампочка в решётке, два грязных ведра с мрачной шваброй у стенки, табуретка, на которую человек с лицом профессионального садиста, даже не взглянув на вошедшего, вежливо предлагает присесть. У хозяина заведения рукава рубашки закатаны по локоть и своими жилистыми ручищами деловито раскладывает и перебирает на небольшом столике множество различных «пыточных» приспособлений — крюки, тиски, щипцы, пассатижи, шило. Кроме того, на стене слева, с перекладины свисают мрачные цепи и нечто непонятное, брезентово-кожаное — вероятно это то, чем можно зафиксировать живого человека буквой «зю». Наготове и бывшая в частом употреблении кожаная плеть, находящаяся явно в рабочем состоянии.

Конвой вместе с подозреваемым слаженно изображают на лицах изумление. Первым, конечно же, приходит в себя бандюга:

— Понял, всё скажу… — классический «момент истины»!

«Садист» искусно проявляет недовольство по поводу ускользнувшего из рук удовольствия, впечатлительного мужика сразу уводят, от греха подальше.

«Сказал» бандит в ту ночь про всё и, к великому удивлению оперов, про «всех». Работал то мужик, оказывается, не один! Группа подонков убивала людей даже за то, что те оказывались случайными свидетелями. Было раскрыто великое множество «висяков [18] Висяк, глухарь — нераскрытое уголовное дело, имеющее перспективу продолжительное время пребывать в архиве. ».

Через месяц «комнате психологической разгрузки» пришёл конец. Начальник ОВД каким-то образом разузнал про это заведение, дал всем операм определение — «звери!» и заставил освободить техническое помещение от лишнего хлама. Заваленный по уши общественный работой Костя Топорков всё-таки нашёл кусочек свободного времени, и, по случаю поимки отважными оперативниками особого опасного бандита, сочинил небольшой стишок для отделовской стенгазеты «На боевом посту», в которой были такие проникновенные строки, сложенные по принципу: важно не качество, главное — вовремя: