Андрей Ефремов - Кавказ в воде

Соседская женщина по имени Саният на днях вернулась из Самашек, рассказала, что там русские солдаты убили много людей, наверное, человек двести. Об этом событии загодя предсказал один блаженный из Урус-Мартана — Малх Данги. Над Данги смеялись, но он заранее пошёл в Самашки на тезет-поминки, заодно радостно приглашал всех и на свои собственные похороны: именно на поминках он обычно и наедался досыта, люди щедро угощали умалишённого. На въезде в Самашки солдаты, после издевательств, убили его, и бросили мёртвое тело на дорогу. Женщинам нельзя находиться на тезет, но Данги провожали в последний путь тысячи и тысячи и женщин, и мужчин: эта смерть никого не оставила равнодушным.

Кто-то из стариков укоряет Хизира:

— Настоящий мужчина должен взять в руки оружие и пойти воевать с русскими — они убили и твою семью.

— Воевать можно вечно, — осторожно отвечают женщины, чтобы не обидеть Хизира, все знали — жена у него была русской, — но ведь мёртвых этим не воскресишь.

— Слухи по городу ходят: одно страшнее другого…

— И без слухов страшно, сами видим что творится. Куда ни пойдёшь — трупы. Некоторые раздавленные, как лепешки, порой бывает даже трудно определить, что «это» когда-то было человеком.

— Тысячи русских солдат круглосуточно долбят и долбят нас без перерыва, давят наших братьев, сестер и других родных на танках на всех дорогах Чечни, ну, как вам это, нравится?

— Существуют законы предков.

— Интересно — а сейчас по каким законам нас убивают, в чём мы виноваты?

— Наши предки всегда знали, к чему приведёт имперское зло, поэтому и боролись против него.

— Да, всё это похоже на заколдованный круг. И когда живешь в несправедливости и не имеешь возможности это как-то изменить, потихоньку начинаешь привыкать.

— Но из двух зол, как известно, выбирают меньшее…

— Например — подвал.

— Да, как крысы подвальные прячемся!

— Если сегодня люди которые говорят, что готовы отдать жизнь за идею, за борьбу против России и того положения дел, которое есть на Кавказе, если у этих людей, которые идут и взрываются, ровным счётом ничего не получается, то очевидно, что простыми разговорами точно ничего не получится.

— Будь так добра ко мне, поделись своими идеями, что нам сделать и как нам быть, чтобы стать такими, став которыми, мы будем тебе симпатичны. От того, что ты говоришь какие тут все плохие, коварные и грязные, у тех, о ком ты говоришь, даже нерв края глаза не дёргается.

— А оно мне надо, чтобы у них нерв глаза дёргался? Мой протест — говорить, это всё, что в моих силах.

— Если тебе не очень затруднительно, скажи, пожалуйста, что нам делать, как нам быть, какие будут предложения. Как сейчас есть — мы знаем, не слепые. А вот как нам быть и что делать, мы, видимо, не знаем, потому-что тихо молча заниматься своими делами и пытаться устроить свою жизнь и жизнь своих детей, буквально — в этом подвале, называется в некоторых кругах «страх за свою шкуру», «предательство», и всё такое прочее. То есть, мы в принципе живём так же как и все, только в отличии от «всех», находясь в непосредственной близости от очага возгорания, мы больше подвержаны риску быть обожёнными.

— А как же джихад?..

— Этот «джихад» ваххабиты перевернули с ног на голову. Джихад, в первую очередь — борьба со своими внутренними пороками…

Все соглашаются только в одном:

— Скорей бы всё это закончилось… — и непонятно, к чему относятся эти слова, то ли к войне, то ли к бомбёжке. Наверное, всё-таки к бомбёжке, потому как война, кажется, не закончится никогда.

Хизир молчит — его сердце разрывается от горя и тоски и не знает что делать: вся его жизнь прошла на Севере, куда по молодости уехали его родители на сезонную работу, да так и оставшиеся там навсегда. Сюда, на родину, которую даже толком и не знает, он со своей семьёй вернулся всего лишь с год назад привлечённый настойчивыми призывами своих дальних родственников. Где сейчас эти родственники? Как быстро всё произошло: кто-то погиб, остальные раскололись на два враждующих лагеря и каждый норовит перетянуть его на свою сторону, даже мёртвые, похоже, вовсю стараются.

Провёл ладонью по щетине на щеках как бы их вытирая, встряхнул головой отгоняя утомление. Вспомнились счастливые школьные годы: скучные изложения по «Войне и мир», наводящие тоску и скуку сочинения на тему о дружбе народов, проклятые алгебра с геометрией, как всем классом сбегали с уроков в кино, и мысли: скорей бы закончить эту школу, скорей бы стать взрослым и независимым, скорей бы… Как давно было это счастье, и воспоминания эти больше похожи на неправду, на сон, будто и вовсе всего этого не было.