Владимир Андреев - В день первой любви

Варя молчала, возможно, ждала продолжения рассказа, но он уже успел дать себе зарок, что больше из него и клещами не вытянешь ни слова.

Они прошли вдоль пруда. От разрушенного дома пахло гарью, какие-то птицы поднялись с разбитых стен, спугнутые их приближением. Пинчук упорно молчал, изредка и украдкой поглядывая на Варю и беспокоясь: не произведет ли на нее плохое впечатление, что он молчит? Пошел гулять с девушкой и молчит, будто воды в рот набрал. Вдруг она рассердится, повернется и уйдет. И тут ему в голову пришла спасительная мысль. Если он не умеет рассказывать интересных историй, наверно, он их просто не знает или не способен придумывать, как другие, то ведь есть выход — он может спросить о чем-то, и вот, пожалуйста, разве не может все происходить так: он задает вопрос, она отвечает. Для начала он задал сразу два вопроса:

— Варя, а где ты жила до войны? Где твой дом?

— До войны? — Варя, видно, думала о чем-то далеком, потому что не сразу ответила: — В Москве.

— В самой Москве?

— Конечно, — кивнула она. — Как же можно говорить, что живешь в Москве, а жить в другом месте?

— Это верно, — согласился Пинчук. — Я сам не знаю, чего спрашиваю. Я никогда не бывал в Москве. У тебя там родители?

— Сейчас там никого нет. Родители уехали с заводом в Сибирь, их туда эвакуировали.

— В нашем городе тоже много эвакуированных, — сказал Пинчук. — Из Ленинграда. Мне брат писал: их разместили по квартирам, у кого посвободнее… Ты бывала в Ленинграде?

— Нет, не была.

— Я тоже не был.

— Я, кроме Москвы, нигде не была, — сказала Варя. — А летом меня отсылали к бабушке в деревню.

— А что пишут родители?

— Пишут, что все нормально.

— Скучаешь небось.

— Иногда скучаю.

— Мать тоже работает на заводе?

— На заводе.

Она посмотрела на Пинчука, ожидая, что он еще спросит. Но Пинчук выдохся: вопросы иссякли. «Ты дурак, ты олух, Пинча! — Он вдруг подумал, что для Вари абсолютно ясны все его заходы, все его вопросики. — Ты олух, Пинча, и совсем не умеешь ухаживать за девушками».

Они прошли еще несколько шагов. Светило солнце, стелился вдалеке по взгорку дымок. Всюду вокруг виднелись следы войны: воронки от снарядов и бомб, побитые осколками деревья, затопленные наполовину водой окопы, ржавый остов машины и запахи гари, дыма и пороха, которые странно сочетались с тем, что происходило в груди Пинчука, остро давая почувствовать ему, как все же хороша жизнь, и даже упоминание о гибели Паши Осипова не убавило этого радостного ощущения. Как хорошо, что он, Пинчук, шагает сейчас рядом с Варей! Как хорошо любоваться ее лицом, которое сейчас полно серьезной задумчивости!

— Фашисты! — сказала Варя после долгой паузы. — Проклятые фашисты!

Пинчук не ответил. Он не понял, в связи с чем Варя произнесла эти слова. В связи с тем, что кругом все разбито, опустошено и люди, когда-то жившие здесь, бедствуют. Или в связи с тем, что война свела их так неожиданно и война же делает их встречу такой неопределенной, зыбкой. Может быть, Варя подумала обо всем этом вместе, подумала и назвала тех, кто виноват во всех их бедах.

— Ничего, — вздохнул Пинчук, как бы продолжая свои размышления. — Они ответят за все. Теперь уж, думаю, скоро. Скоро наступит им конец.

Пинчук посмотрел на Варю. Варя тоже посмотрела на него — быстро — и тут же опустила глаза.

— Как называется твой город?

Он назвал и отчего-то погрустнел.

И Варя вдруг тоже задумалась. Отвернулась и стала смотреть на лужайку, исполосованную танковыми гусеницами. Казалось, она потеряла охоту продолжать разговор.

Они снова вошли в лес. Деревья и кусты стояли здесь густо, тесня узенькую тропинку. Иногда Варя даже касалась плечом его плеча. И каждый раз у Пинчука возникало искушение обнять девушку. Но пока он раздумывал, тропинка выбегала на полянку, и Пинчук ругал себя за проклятую робость. Все, на что он решился, — это взять ее за руку. Не поворачиваясь, она торопливо и каким-то чужим голосом тихо сказала, что ей пора, что если старшина Кукушкин спохватится, то могут возникнуть неприятности, а ей на фронте обидно получать замечания.

На небе плыли редкие облака. Пинчуку показалось, что из груди у него тоже что-то уплывает вместе с облаками. Он опустил Варину руку. «Вот так, она старается избавиться от меня… Ей не понравилось, и она решила поскорее уйти от меня. Ну что же…»

Глядя куда-то в сторону, он сказал, что ему тоже пора, что времени уже много. Он старался говорить спокойно, но скованность чувствовалась в его голосе.