Михель Гавен - Месть Танатоса

— Я понимаю, — Алик грустно похлопал его по плечу, — только не верю я в прощания навсегда, пока люди живы… Вот, полюбуйся — нежданное-негаданное прощание, — он обернулся к могиле Ирмы, и голос его снова дрогнул, — вот уж ничего не попишешь… Никогда не думал, в самом страшном сне не видел. Вот это навсегда. А у вас… Пока вы оба живы — как это может быть навсегда? Ты сам-то себе это представляешь — после всего, что мы здесь пережили. Если конечно, переживем… Да и Маренн, я уверен — тоже…

Простившись с Ирмой, они подошли к могиле Фелькерзама и перед уходом почтили несколькими минутами молчания память своего друга. Автоматные очереди в воздух — последний салют офицеру. Скольких близких людей они потеряли за последние дни! Скольких еще потеряют…

Маренн стояла, прислонившись плечом к обезглавленному вязу. Туман застилал ей глаза, непролившиеся слезы застыли в них. Она смотрела на могилу Ирмы и, сама не зная зачем, протягивала к ней руки… Невдалеке ухали снаряды. Обстрел продолжался. Солдаты похоронили священника. Отто Скорцени подошел к Маренн и осторожно тронул ее за локоть:

— Уже пора. Пойдем.

Вслед за Науйоксом они направились к выходу.

— Нам надо уезжать, — напомнил, встретив их у ворот, Раух, — нас тут расколошматят как котят…

— Ты не поедешь, — сообщил ему Скорцени и, отведя Фрица в сторону, пояснил:

— Ты останешься в Берлине, с Маренн.

— Фрау не едет с нами? — удивился Раух. — Почему?

— Тяжело ранена Джилл, — ответил ему штандартенфюрер, — и сейчас мы не можем везти ее с собой. Естественно, что и Маренн остается с ней. Как только девочке станет лучше, ты поможешь им выбраться из Берлина и проводишь до швейцарской границы. Там переправишь через «окно», которое до сих пор было законсервировано, знаешь? — Раух кивнул. — Когда русские войдут в Берлин, — продолжал штандартенфюрер, — спрячешь их в секретном бункере, который находится рядом в Шарите — оттуда выход по подземной дороге, далеко за пределами города. В Управлении уточнишь детали, — скажешь, по моему приказу. Я буду ждать тебя на базе в Зальцкаммергуте. Будь очень осторожен и внимателен, Фриц. Возвращайся только после того, как убедишься, что с ними все в порядке. Я оставлю тебе, Фриц, самое дорогое, что у меня есть теперь, — в голосе Скорцени проскользнула скрытая нежность. — Да и ты сам мне еще потребуешься — учти, не рискуй зря.

— Слушаюсь, герр штандартенфюрер!

— Если с ними что-нибудь случится…

— А с тобой? — спросил вдруг, не дослушав, Раух.

— Со мной? — Скорцени секунду помолчал, затем решительно продолжил: — Что бы со мной ни случилось, Фриц, Маренн должна быть последней, кто узнает об этом. Договорились?

— Слушаюсь!

— Ну, успеха! — Скорцени по-дружески пожал адъютанту руку. — Алик, ты в порядке? — спросил, возвратившись, у Науйокса.

— Относительно, — грустно ответил тот, а сам все смотрел в ту сторону, где похоронили Ирму… Все смотрел на нее… В последний раз…

Маренн стояла у машин — она уже не чувствовала своего сердца. Она просто больше не чувствовала ничего: ни горя, ни страха, ни боли.

— Не волнуйся, — Раух ободряюще улыбнулся ей, стараясь успокоить. — Я остаюсь с Вами, все будет хорошо!

Он отошел, заметив, что Скорцени, который переговаривался но рации с командованием, уточняя маршрут, вышел из автомобиля и направился к Маренн. Штандартенфюрер старался держаться спокойно, и казалось, его всегдашнее хладнокровие и выдержка не изменяют ему. Но это была лишь видимость. Маренн заметила, что он переживает предстоящую разлуку не меньше, чем она…

— Я хочу, чтобы ты знала, — сказал он, приблизившись. — Если после войны в Париже ты устроишь свою жизнь, встретишь кого-либо и с ним навсегда забудешь меня, я не обижусь. Так и должно быть. Я никогда больше не появлюсь в твоей судьбе, клянусь…

— Не надо, — остановила его Маренн, — не говори так. Если я останусь жива, как я смогу забыть Германию, как я смогу забыть эту войну? Ведь на ней погиб мой сын. Но сейчас не о том… Не о том, как я благодарна тебе, — она взяла его за руки и произнесла, внимательно глядя на него блестящими от волнения глазами: — я хочу сказать, что любила тебя. Что я тебя люблю. Поверь, я очень дорожу словами, которые произношу. Но может быть, мое признание удержит тебя от ненужного риска. Ведь твоя жизнь принадлежит не только тебе, она — часть и моей жизни. Я не переживу, если однажды узнаю… — она запнулась, — не смей рисковать, не смей приносить бессмысленных жертв тем, кому это все равно не поможет. Ты нужен мне и Джилл. Всегда помни, что я жду и люблю тебя… Я всегда буду тебя любить, и никто мне не нужен в Париже — никто там меня не встретит, я уверена. Я все оставляю здесь. Я всегда буду ждать тебя. Всю жизнь, пока не умру…