Михель Гавен - Месть Танатоса

— Но ты и так много делаешь, — ответил Шелленберг, — достаточно того, скольким солдатам и офицерам ты спасла жизнь в госпиталях. А твои поездки на фронт… За всю-то войну.

— Не достаточно, Вальтер, — твердо заявила она, — я говорю сейчас не о судьбах конкретных людей, пусть даже множества таких людей, а о судьбе Германии вообще. Это сейчас более важно. Я поеду по лагерям, — настойчиво повторила она, поставив чашку на стол. — Дай мне солдат и пусть подготовят все бумаги.

Едва Скорцени вернулся из Шведта в Берлин, его уже ожидало новое задание. Седьмого марта американцы захватили железнодорожный мост через Рейн у Ремагена. Войска Монтгомери и Патона форсировали реку. Это известие вызвало смятение в ставке Гитлера. Ярости фюрера не было предела: мост был захвачен противником, несмотря на его приказ о взрыве, — фюрер видел в таком обороте дела явное предательство. Захват моста дал Гитлеру предлог избавиться от командующего Западным фронтом фельдмаршала Рундштедта, который раздражал его своей постоянной готовностью к отступлению.

Вызвав к себе в бункер Скорцени, фюрер приказал ему уничтожить мост. Группа подводных диверсантов, посланных штандартенфюрером, сумела .подобраться к мосту с пакетами взрывчатки, но была обнаружена американцами и обезврежена.

Из-за этой неудачи настроение у Скорцени было отвратительное. Но оно еще больше испортилось, когда, приехав в Шарите, он обнаружил, что Маренн… уже несколько дней нет в клинике. Куда она уехала, никто не знал.

Де Кринис разводил руками, ссылаясь на «вечную скрытность фрау», но был убежден, что в данном случае она поехала не на фронт. «Впрочем, — вспомнил, подумав, профессор, — какую-то машину с медикаментами грузили, но не так, как обычно…»

От Ирмы, возбужденной долгожданным возвращением Алика, Скорцени добился только скороговорки: Маренн обещала скоро вернуться, при отъезде была очень озабоченная и задумчивая и вот… оставила Айстофеля. Он давно туг сидит.

— Понятно…

Увидев хозяина, пес прыгнул передними лапами ему на грудь, выражая радость и облизал щеку.

— Ну, молодец, молодец, здравствуй, — Скорцени обнял пса за шею. — А куда делась наша мама? Почему ты ее плохо охранял?

Пес жалобно заскулил в ответ.

— Соскучился., соскучился…

— Ну, вы меня насмешили, — посмотрев на них, захохотал Алик, — ты совсем как Борман: пишет письмо жене в Баварию и начинает: «Дорогая моя мамочка». Впрочем, я не знаю, может быть, жена Бормана действительно смахивает на «мамочку» — я ее не видел ни разу, все только любовницы мелькали… Но Маренн… Кому из вас она «мамочка»? Айстофелю? Кудлатый, у нее, однако, сынок.

В кромешной тьме, под проливным дождем машины Красного Креста, крытые брезентом, в сопровождении грузовика с эсэсовской пехотой подъехали к последнему лагерю смерти, откуда необходимо было забрать заключенных согласно договоренности между Гиммлером и посланником союзников графом Бернадотом.

Сначала этот лагерь, маленький, захолустный, не числился в списках. Однако Маренн настояла на том, чтобы его включили. Это был тот самый лагерь, в котором когда-то, в далеком 36-м, она впервые познакомилась с нацистскими понятиями о справедливости и возмездии.

Здесь она провела два долгих года — страшных, голодных, навсегда подорвавших ее здоровье. Отсюда ранним, солнечным осенним утром 38-го ее забрал в Берлин барон Ральф фон Фелькерзам. Тогда она еще не знала, что ее ждет. И вот, все уже — да, теперь можно сказать точно, что почти все уже, — осталось позади…

Маренн вышла из машины и, не обращая внимания на дождь, огляделась вокруг. Ничего не изменилось. Никаких новшеств, разве что труба крематория, который построили тут во время войны, а в остальном — прогнившие, покосившиеся бараки, так хорошо знакомый ей лагерный плац, помещение для охраны, смотровые вышки с застывшими на них пулеметчиками…

Интересно, кто теперь комендант лагеря? Она забыла спросить его фамилию в Берлине. Габель наверняка уже на пенсии. Маренн подошла к часовому и предъявила ему документ.

— Мне необходимо срочно увидеть коменданта, — жестко потребовала она. — У меня приказ рейхсфюрера Гиммлера.

Ее проводили в хорошо знакомое ей здание администрации. Дежурный офицер предупредительно показывал дорогу, но Маренн вовсе не нуждалась в этом — дорогу к кабинету коменданта лагеря она знала наизусть. Сопровождающий распахнул перед ней знакомую обшарпанную дверь.