Лео Кесслер - Стальные когти

— Набить карманы и закатиться к еврейским шлюхам… и все это происходит в национал-социалистической Германии? — в изумлении уставился на нее фон Доденбург. — Ты шутишь?

Карин Шмеер улыбнулась и достала из пачки сигарету.

— Известно, что немецкая женщина не должна красить губы и курить, — протянула она, делая глубокую затяжку и выпуская густое облачко синеватого сигаретного дыма. — Но, как ты видишь, лично я это делаю. Только не смотри на меня так, Куно. Где ты был все эти годы начиная с 1939-го, черт побери?

— На фронте, — лаконично бросил Куно фон Доденбург.

— А, на фронте! — беззаботно бросила она, точно речь шла о поездке на отдых. — Тогда понятно. Но ты тоже должен понять, что за это время страна изменилась. Германия образца 1943 года — это уже не Германия образца 1939 года. Очень многое здесь поменялось.

— Но каким образом все могло поменяться? — спросил он. Карин уже ласкала рукой его член, по ее лицу блуждала блаженная улыбка.

— Просто поменялось, и все. Люди хотят думать о себе. О своих удовольствиях. Этим живет теперь каждый.

— Но ты же еще только ребенок, откуда ты можешь знать все это? — Ее нежная рука продолжала трудиться над его членом, и Куно почувствовал, как в нем вновь пробуждается желание.

— Ребенок! — хрипло прошептала она. — Обними меня, и тогда ты узнаешь, ребенок я или нет.

Фон Доденбург попробовал убрать ее руку со своего члена, но Карин крепко вцепилась в него и не отпускала, как будто не могла позволить себе лишиться столь волшебного источника неземного наслаждения. Он почувствовал, как она вся дрожит от страсти.

— Давай, иди ко мне! — прошептала она, раздвигая ноги.

Подчиняясь голосу плоти, фон Доденбург взобрался на нее, готовый погрузиться в бархатные глубины, дарящие ему непередаваемое наслаждение.

Однако судьбе было угодно распорядиться иначе. В дверь громко постучали.

— Это я, господин офицер! — раздался знакомый голос.

В следующий миг Шульце распахнул дверь и ввалился в комнату вместе со служанкой фрау Шмеер. Служанка была совершенно голая и беспрерывно хихикала. На самом Шульце были только сапоги и китель. В огромной волосатой руке он сжимал полупустую бутылку шнапса.

— О, господин офицер, я не знал, что… — смущенно пробормотал он, увидев, что собирается сделать фон Доденбург.

Фон Доденбург упал на спину и торопливо натянул одеяло на себя и на Карин.

— Что, черт побери, ты себе позволяешь, Шульце? — зло вскричал он.

— Не злитесь на меня, господин офицер — я всего лишь выполняю свои служебные обязанности.

— Какие, к черту, обязанности?!

— Вы знаете роттенфюрера Дена?

Фон Доденбург кивнул.

— Он только что приехал сюда и сообщил, что батальон отправляется на фронт. Готовность — двенадцать часов. Ден ждет нас в «Кюбельвагене» снаружи.

Растущее осознание того, что их батальон вот-вот могут послать на фронт, заставило торопиться и гауптштурмфюрера Метцгера. Выйдя из расположения батальона, он направился не в пивную, чтобы полакомиться там так называемым «вторым завтраком», состоящим из пива и шнапса, а в штаб-квартиру гауляйтера Вестфалии Шмеера.

Когда Метцгер сообщил секретарше гауляйтера, что хотел бы увидеть ее шефа, она отрицательно покачала головой:

— Господин гауляйтер — очень занятый человек. С ним нельзя встретиться без предварительной записи.

— Уверяю вас, лично мне — можно. Очень срочное дело. — Мысль о том, что он собирается сообщить Шмееру, придавала Метцгеру дерзости.

Женщина фыркнула, но все же направилась в кабинет Шмеера доложить ему о посетителе. Она проторчала там очень долго. За это время Метцгер успел рассмотреть находившийся в приемной бронзовый бюст Бисмарка, изображение фюрера, сидящего на белом коне и держащего в руках флаг со свастикой, и картинку с изображением маленького мальчика, который писал в пруд. Надпись на картинке предупреждала: «Не пейте воду — в нее писают дети».

Наконец секретарша возвратилась в приемную.

— Господин гауляйтер готов уделить вам пять минут, — объявила она Мяснику.

— А от меня он получит срок в пятьдесят лет заключения, если не проявит осмотрительность, -— буркнул себе под нос Метцгер.

Войдя в кабинет гауляйтера, он вытянулся и проревел:

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! —усталым голосом ответил Шмеер. — Пожалуйста, Метцгер, не ори так — у меня голова раскалывается после вчерашней ночи. Было слишком много пива и всего остального…