Абрам Вольф - В чужой стране

Действительно зондер-фюрер подсаживается к старшему писарю и говорит сердитым голосом:

— Что хорошего от этих побегов? Ничего… — Он делает паузу, хмурит косматые, клочкастые брови. — Один убежит, а всем неприятности. И зачем это? Зачем? — Траксдорф опять замолкает, крутит кончики усов. — И эти листовки! Зачем они нужны? Это все цивильные устраивают, цивильные… А они думают на пленных! Газету какую-то выдумали печатать… Может быть, еще и нету никакой газеты, а разговоры идут… Опять ночью искать надо А что тут хорошего? — Траксдорф громко сопит, потом зло восклицает: — Я бы этих подлецов отстегал хорошенько за разговоры, а они их слушают. Газета! Откуда газета? А эти дураки из пятого барака говорят, что видели красную газету. Врут, паршивцы, врут! Я бы им розог всыпал, а господин комендант велел дать им добавочный паек… Паршивцы! — зондер-фюрер поднимается и идет к выходу.

Тягунов встревожен.

— Проверьте записки коменданта, — говорит он Ременникову. — Пятый барак… Нужно сегодня же установить, кто работает на гестапо… Сообщите мне их номера.

— Будет сделано.

Ременников садится за свой стол. А Тягунова не покидает мысль: «Что же все-таки случилось ночью? Артур Карлович дал понять, что кто-то ушел. Но кто. И почему исчез караульный начальник? Старик не захотел сказать…»

Перед вечером в канцелярию зашел Купфершлегер. Он оживлен, в глазах веселая, хитроватая улыбка.

— Приветствую, друзья, приветствую! — говорит он, обращаясь к русским. — У себя ли господин комендант? Вызвали в Лувен? Очень жаль, очень…

Ременников и Бещиков роются в бумагах и уходят. Купфершлегер, присев на край стола, раскрывает массивный золотой портсигар, протягивает Тягунову.

— Ну как, неплохо сделано, а?

— Вы о чем? — Тягунов вопросительно смотрит на Купфершлегера.

— Так вы ничего не знаете? Я говорю об этом американце, о летчике. Его ночью выкрали. И еще двух летчиков. У немцев переполох, все части подняли. Как это вы, русские, говорите?.. Беги за ветром в поле!

— Ищи ветра в поле! — рассмеялся Тягунов. — Но как это удалось?.. Я же сам видел, как американца посадили в машину и увезли!

— Да, да, посадили и увезли! — в свою очередь рассмеялся Купфершлегер. — А кто приехал на машине? Наши, бельгийцы, подпольщики! Только летчики были настоящие. Два американца и англичанин… Здорово они клюнули на этих летчиков! Даже документов у «фельдфебеля» не спросили! Наши ребята рассчитали отлично. Они опередили машину полевой жандармерии как раз на полчаса. Из Лувена сюда позвонили, что вышла машина с жандармами, ну наши и приехали ко времени… Партизаны забрали летчика, а через полчаса прилетели жандармы. Они могли забрать только караульного начальника. Отдают под суд!

— Превосходно! Этот Курт — большая сволочь.

— Ну, господину коменданту тоже достанется!

— О, я представляю, как он выкручивается сейчас там, в Лувене! У этого садиста заячья душа. Жестокость — всегда признак трусости… Да, господин Купфершлегер, у нас к вам есть просьба. Трех человек из первой смены нужно изолировать. Запишите их номера. Доносчики… — Тягунов нахмурил лоб, отвернулся. Ему было стыдно перед Купфершлегером, стыдно за то, что среди русских нашлись агенты врага.

— Как это вы, русские, говорите? — Купфершлегер пощелкал пальцами. — В семье не без урода… У нас, к несчастью, тоже есть. Вы слышали о «черных»? Но это все-таки только кучка. Да, боши тут среди врагов. А вы, русские, среди друзей… Знаете, эта война многому научила людей. Что мы знали о вас, о русских? Верили этой грязной пропаганде… Но теперь нас не собьют с толку… — Купфершлегер положил руку на плечо Тягунова, мягко улыбнулся. — Ну, я пошел. А этим приятелям мы найдем работу, будьте уверены!

Купфершлегер, направляясь к выходу, глянул в окно, выходившее во двор лагеря.

— Кто это идет с лагерь-фюрером? Какой-то немецкий лейтенант…

Тягунов подошел к окну.

— Грищенко, власовец. Приехал вести фашистскую пропаганду среди пленных. Сгоняют людей в третий барак, на беседу… Надо послушать.

Грищенко уже несколько раз приезжал в лагерь. Ходил по баракам, заговаривал с пленными, пытаясь узнать их настроение, расхваливал немцев и власовскую армию. Пленные смотрели на этого русского в немецкой форме (его отличал от немцев только значок с буквами РОА на левом рукаве) с ненавистью. Гитлеровцы, начиная от коменданта и кончая последним солдатом конвойной команды, относились к нему с нескрываемым пренебрежением.