Ян Щепанский - Мотылек

Жандарм прошел мимо. Уже пять минут одиннадцатого. «Господа с Даунинг-стрит должны наконец признать свое поражение. Их большевистские союзники…»

Холодная тень падает на газету. Рядом с Михалом садится горбатый человечек в мятом пальто и клетчатой кепке. Чуть ниже воротника, на месте горба, сукно вытерто, виднеются нитки основы. Михал, недовольный, отодвигается дальше в угол. Горбун кладет на колени портфель, достает из него хлеб в промасленной бумаге. Разворачивая бумагу, он бросает взгляд на соседа. Как будто так, из простого любопытства. Он жует хлеб с грудинкой своими заячьими зубами и посматривает на Михала.

Михал колеблется: не встать ли? Но прогулка без цели может показаться подозрительной. Он возвращается к газете: «Господа с Даунинг-стрит…» Горбун заворачивает недоеденный кусок, наклоняется и трогает его за локоть.

— Закурить не хотите?

Пахнуло чем-то неприятным, кислым. В длинных костлявых пальцах коробка «Клубных». Толстые сигареты лежат на гофрированной бумаге.

Удивленный, застигнутый врасплох, Михал ответил заученной фразой:

— Охотно, но немного погодя. Я только что курил.

Прежде чем взять сигарету, он внимательно вглядывается в незнакомца. Серое лицо с длинным носом по-мальчишески озорно улыбается. На правом отвороте пальто у него поблескивают две маленькие булавки.

Одна сигарета кажется Михалу белее остальных. Когда он неуверенно протягивает к ней руку, горбун подбадривающе кивает головой. Да — он попал точно: вместо табака — плотно свернутая инструкция.

Михал прячет сигарету в верхний карман пиджака. «Черт побери, никогда бы не подумал!» — удивляется он.

Они сидят рядом. Солнце нежно ласкает голову. Из громкоговорителя перед вокзалом доносится металлический звук вальса.

— Передайте, пожалуйста, — говорит Дадос, — что курьер с деньгами попался в Словакии. Надо дать новый маршрут.

— Это все?

— И просили сообщить более точные данные о военных эшелонах, идущих на восток.

— Хорошо. Что-нибудь еще?

Осунувшееся серое лицо гаснет, губы брезгливо кривятся. Вид у него жалкий. Ноги в черных башмаках едва достают до земли.

— Вам есть где переночевать? — спрашивает Михал.

— Не надо, — отвечает Дадос с горечью. — Я сегодня возвращаюсь к себе.

На что он обиделся? Может быть, я проявил мало внимания, мало сердечности? Такие люди легко ранимы.

— Чем-нибудь я могу вам помочь?

— Конечно. Скажите, где можно купить эластичные чулки? Расширение вен, — добавляет он сердито.

С этим Михал сталкивается впервые. Черт его знает, может быть, они есть в любой аптеке, а может быть, их вообще нельзя достать.

— Это вам нужно для себя? — спрашивает он, чтобы выиграть время.

— Да, — скрипит Дадос. — У меня эта гадость появилась недавно. Дорога чертовски тяжелая. В горах еще снег по пояс.

— Это вы один?..

— А вы как думали?

Они встают. Михал смотрит сверху на искривленные плечи, на потертую клетчатую кепку. Ему становится неловко оттого, что он возвышается над этим человеком. Это приводит к тому, что его уважение окрашивается нежностью. Они медленно идут в направлении почты. Он должен уходить, искать своих лошадей, но никак не может этого сделать.

— И в Будапеште вы были? — спрашивает он несмело.

— Ну, конечно. Четыре дня тому назад.

Михала охватывает жадное, бешеное любопытство. Он готов вырвать из него весь этот Будапешт — свободные от страха улицы, звенящие шумными голосами и цыганской музыкой кафе, освещенные театры, университет, заполненный молодежью. Он так себе все представляет. От тоски по свободе у него перехватывает дыхание, как от дурманящего аромата.

— Я пробовал в сороковом году, — говорит он, — но не получилось.

Дадос презрительно кривит pot.

— Когда знаешь ходы, то никакой философии не надо.

— Расскажите, как там? Как живут люди?

В возбуждении он начинает жестикулировать, повышает голос.

— Гм, обыкновенно, — говорит Дадос. — Жратва в последнее время подорожала, жиры дают по карточкам. И у них уже чувствуется война.

— Ну, хорошо, а люди? Люди как?

— Люди как люди, — отвечает Дадос.

Михал не отступает. Он упорно придерживается возникшей в его воображении картины.

— А цыганские оркестры играют в кафе над Дунаем?

Горбун останавливается, наклоняет голову, как бы стараясь вспомнить.

— Черт его знает. Может быть, и играют. Я по кафе не шлялся.

— Пойдемте направо, — говорит Михал печально.

С обсаженной деревьями аллеи они сворачивают в старую извилистую улочку. Михал вспоминает, что где-то здесь аптека, в которой работает знакомый Романа. Роман брал у него цианистый калий для всей группы. В случае затруднений он сошлется на Романа.