Ян Щепанский - Мотылек

— Как это мило, как прелестно, — восхищалась Вера.

Михал буркнул что-то и пошел к себе наверх.

Они сидели друг против друга, разделенные пространством пустой комнаты. Пять мальчиков в школьной форме, в выглаженных по этому случаю торжественно темных мундирчиках с белыми накрахмаленными воротничками. Влажные ладони, аккуратно лежащие на коленях, прилизанные волосы. Пять гимназисток в нарядных платьях, беспокойно вертящихся на стульях, беспрерывно шепчущихся и смеющихся.

Сухопарая пани Вечорек с нелепыми серьгами в увядших ушах заводила патефон, установленный возле боковой стены на круглом столике, покрытом плюшевой салфеткой. У столика сидела толстая, сладко улыбающаяся мама толстухи Стаей. Она бессмысленно перебирала толстыми пальцами бусинки искусственного жемчуга, ниспадавшие на ее обширный бюст, и время от времени всем телом проделывала неуклюжие извивающиеся движения, как будто пробовала переместить тяжесть с одной ягодицы на другую, чтобы сжать колени, широко раздвинутые пышными бедрами. Ее взгляд, останавливаясь на дочке, слегка затуманивался.

Ручка патефона болезненно стонала, а высокий каблук пани Вечорек выстукивал сухие, нетерпеливые ритмы.

Помещение, снятое для уроков танцев, выходило окнами на большую неоновую рекламу кинотеатра «Риальто». Мокрая от осенней слякоти улица была в этом месте ядовито-синей. Синевой блестела мостовая и зонты людей, стоявших в очереди перед кино. Моросящий дождь казался синим, и отблеск этой скользкой синевы сочился в комнату, странно приглушая свет желтого абажура под потолком.

Прямо в окно заглядывало огромное лицо. Подведенные зеленым глаза с выгнутыми лучистыми ресницами глядели жадно и неподвижно, волны зеленоватых волос, страстно приоткрытые фиолетовые губы. Не считающаяся ни с чем стремительность — хищная, таинственная и жестокая.

Пани Вечорек хлопнула в ладоши.

— Последний газ, внимание, показываю шаг вальса!

Она опустила иголку на медленно вращающуюся пластинку.

— И газ, и два, и тги, — возбужденно кричала она сквозь хрипящую мелодию, быстро двигая худыми ногами. — И газ, и два, и тги! И шаг, и пгиставить, и отход.

Она медленно кружилась по пустому паркету, размахивая костистыми руками, качая головой, как кудахчущая курица. Серьги в форме незабудок слегка подрагивали в ее ушах. Девочки в такт раскачивали концами туфелек, мама-дуэнья молитвенно сложила руки под разбушевавшимся бюстом.

Михал следил за этими упражнениями рассеянным взглядом. Он смотрел на Ксению, сидящую рядом с Моникой, со смутной надеждой, что опять увидит смешную кошачью улыбку. На ней было то же черное платье, что и на дне рождения Моники. Смешанный свет обмывал ее волосы лунным блеском. Михал ощущал в груди легкое щекотание, как при затаенном дыхании, — чего никогда раньше не испытывал, что-то очень тревожное и пронизывающее до глубины.

— И газ, и два, и тги! — Пани Вечорек, пританцовывая, доковыляла до патефона и остановила пластинку. Снова хлопнула в ладоши.

— А тепегь внимание, кавалеги будут пгиглашать дам. Минутку, — повелительно бросила она вырвавшемуся Юреку. — По моей команде. Подходим свободно, поклон, не очень низкий, скогее сдержанный, но полный уважения. Подаем пагтиегше гуку и с улыбкой пговожаем на сгедину. Итак… Внимание!

При сухом звуке хлопка Михал побледнел, пошел наискось, заслоняя дорогу чернявому Юреку. Тот слегка задел его локтем, но, натолкнувшись на решительный отпор, направился к толстухе Стасе.

— И поклон, и вальс! — поторапливала пани Вечорек.

Ксения стояла перед ним, слегка откинувшись назад. Она подняла в ожидании руки: левая согнута в локте (этот локоть был по-детски розовым), с кистью, свисающей, как цветок, готовой нежно лечь на его плечо, правая мягко вытянута и слегка дрожит.

Михал на секунду остановился, охваченный странной слабостью. Черный бархат плотно облегал фигуру девочки; он был наполнен ее теплом, ее приятной упругостью. Мысль о том, чтобы положить на него потную руку, казалась дерзостью, нарушением какого-то права на неприкосновенность. «Чужая, чужая», — думал Михал, и сознание этой таинственной отчужденности приводило его почти в обморочное состояние. Растерянный, смотрел он в лицо Ксении. Она щурила глаза и приветливо улыбалась. Эта улыбка, обаятельная поза ожидания, дрожание вытянутой руки говорили: пожалуйста, возьми меня. Какая безумная щедрость!

— И обнять пагтнегшу! И не бояться! — моментально проскрипела ему на ухо пани Вечорек.