Семен Шмерлинг - Вестовой

Все это видели супруги Кальдовареско, богато одетые, чистые господа. Они были прекрасны: высокий и стройный, смуглый и белозубый, с блестевшими иссиня-черными волосами и острыми, как пики, усами акробат и его жена, тоже высокая и смуглая, но с нежным румянцем на округлых щеках, мягкими кудрями до самых плеч, с большими грустными глазами. Они знали Оську, так как снимали комнату у его матери. Роберто улыбнулся ему и неожиданно простецки подмигнул, а Франческа укоризненно покачала красивой головой, ласково потрепала по волосам. С этого дня Кальдовареско стал присматриваться к Оське, к его играм, шалостям, обшаривал глазами плечи, корпус и особенно крепкие, сильные ноги.

— Ошень корош, мальшик, ты имеешь кураж. Это ошень корош цирк.

Кальдовареско принялся уговаривать маму, чтобы она отпустила Оську с ним. Обещал научить всему, что знает и умеет.

Мальчик подслушивал их разговоры и трепетал от волнения: так хотелось попасть в таинственный цирк и стать артистом, как Кальдовареско, и в то же время он страшился оставить маму и сестру совсем одних, потому что старшие братья уже разлетелись по свету.

— О мадам, — горячо говорил португалец, — я сделай его сильный, ловкий, как я. О, ему будет ошень карош.

По прошествии многих лет Осип понимал, что сам вид уверенного в себе, выхоленного господина в красивом костюме, при галстуке с дорогой булавкой убеждал мать сильнее всяких обещаний. И она, испытавшая столько ударов судьбы, хоть и с болью в сердце, но согласилась отдать сына в обучение акробату из далекой и неведомой ей страны Португалии.

Кальдовареско разрешил Осипу называть себя дядей Роберто и был в меру строг, раздражался крайне редко. Иногда хотелось, чтобы он закричал, затопал ногами, а не цедил сквозь зубы непонятные слова и не сверкал своими черными глазами. Впрочем, такое случалось лишь тогда, когда Осипу долго не давалась какая-либо фигура — прыжок, приземление, арабеска, сальто. Тогда и сверкали глаза акробата, и он, ворча непонятные слова, уходил с арены, а к мальчику подбегала Франческа и молча гладила его по кудрявой голове и смотрела на него ласково и ободряюще.

Чаще же всего учеба складывалась удачно и весело. Ученик оказался способным и переимчивым, учитель — настойчивым. Десятки раз показывал он упражнения, приемы и в десять раз больше заставлял их повторять. У Кальдовареско Осип научился не только плечевой и силовой акробатике, но и работе на канате, проволоке, трапеции, вольтижировке и снайперской стрельбе.

Португалец был скупым на поощрения и награды. Только через полгода он свел мальчика к цирковому портному, и тот сшил Осипу курточку и штанишки из синего бархата, усеянные серебристыми блестками. В этом костюме маленький артист и предстал перед зрителями, имея уже свое цирковое имя. Юлиус — так назвал его Кальдовареско.

Было это еще в Верхнеудинске, и как хорошо, что мама успела на него полюбоваться.

А дальше потянулись дороги…

За пять с лишним лет Юлиус вместе с четой Кальдовареско проехал тысячи верст. За Верхнеудинском последовали Иркутск, Чита, Кяхта, Хабаровск, Благовещенск, Владивосток, за ними маньчжурские и китайские города — Харбин, Дайрен, Шанхай, японские — Токио, Киото, Осака. По Тихому океану циркачи добрались даже до Филиппинских островов.

Получалась довольно интересная картина: вроде бы вестовой Казачок объехал полмира — на поездах, подводах, речных, морских и океанских кораблях, где только не побывал и имел полное право гордиться своими путешествиями перед товарищами по полку… Но если вдуматься, то выходило, что заноситься нечем: много Осип ездил, да мало узнал. Известно, что цирковые арены во всем мире одинаковы, тринадцать метров в диаметре. Вот их-то Юлиус больше всего и видел, и рядом с ним работали, ненадолго уезжали и снова встречались одни и те же знакомые акробаты, дрессировщики, канатоходцы, клоуны. Мелькали вокзалы, площади, бульвары, порты и пристани, рестораны, харчевни, трактиры, церкви, пагоды, кумирни, дворцы и фанзы, вертелись в памяти, словно разноцветные стекляшки в трубочке, подаренной тетей Франческой. В душе оставалось лишь то, что связывало с Родиной, с домом, семьей. Так в маньчжурском городе Харбине, в цирке с названием «Мартиний и Милений», он вдруг увидел своего любимого старшего брата Володю. Не въяве увидел, а на фотографии, вывешенной в фойе. То был снимок, вырезанный из журнала «Нива», и на нем брат стоял рядышком с двумя, наверное, самыми знаменитыми силачами России, да и всего мира, слева Иван Поддубный, в центре Иван Заикин. Кто-то, увидев их, сказал: «Три богатыря». Они сфотографировались в этом самом цирке в 1910 году, когда проходил чемпионат борцов.