Семен Шмерлинг - Вестовой

Вся труппа артисток, показав свои способности, тотчас деликатно удалилась.

Я оказался в числе ранних гостей и видел приготовления к юбилею. Работы выполнял сам юбиляр, лишь в редких случаях он обращался за помощью. Наверное, не только он — все старые циркачи мастеровиты: мало ли что им приходилось делать, бродя по городам и весям. Работая пилой, молотком, рубанком и стамеской, Юлиус изладил столы и скамейки на добрую сотню мест.

— Эх, сколько я этих скамеек переделал, когда с разъездной бригадой путешествовал по Сибири, Якутии, Дальнему Востоку…

Мобилизовав гостей, Юлиус водрузил над двором оригинальную крышу: то был брезентовый полог, послуживший артистам в дальних странствиях. Небо затянули тучи, и в предвидении дождя старый циркач соорудил шапито, и мы укрылись под ним.

Когда Юлиус работал, на его обнаженном торсе бугрились, играли мускулы. И тем приметнее выделялись на сильном, еще красивом теле страшные отметины — раны, полученные в восемнадцатом — двадцать втором годах.

Об этих годах и ранах я думал и в комнате Осипа Григорьевича, похожей на маленький музей. На стенах — портреты соратников, боевых товарищей, некоторые из них — редкие, достойные хранения в больших музеях страны. Здесь же находился и личный архив хозяина. Признаться, содержался он далеко не в лучшем виде. Не слишком-то приверженный к бумагам, Осип Григорьевич складывал, как приходилось, письма, характеристики, справки, фотографии, газетные статьи, журнальные публикации, касающиеся близких ему событий и его самого.

Я долго рылся в «развалах» и делал выписки. Две из них хочу привести в этой главе, заменяющей в повести эпилог.

«Я, ниже подписавшийся Аксенов Василий Корнеевич, член Коммунистической партии с октября 1917 года, персональный пенсионер союзного значения, даю настоящую справку товарищу Захаренко Осипу Григорьевичу в том, что знаю его как активного участника гражданской войны в период с 1917–1922 годов. Несмотря на возраст 16-ти лет, Захаренко давались серьезные поручения разведывательного характера. Был связным Свободненской подпольной и Благовещенской подпольной организаций…

При выполнении одного из поручений подпольных организаций Захаренко был схвачен белогвардейцами и японцами, подвергся жестокой пытке и сумел бежать из тюрьмы. В ряде боев он имел четыре ранения и тяжелую контузию под Волочаевкой.

«…Осип Григорьевич — участник и герой гражданской войны на Амуре, а посему рекомендую товарища Захаренко, который в боевых атаках против японцев и белогвардейских казаков проявил себя как один из лучших бойцов, владел клинком и винтовкой с молниеносной быстротой, во всех боях был всегда впереди. Был одним из лучших стрелков. Редкий белогвардейский наблюдатель мог устоять, если его увидел Казачок, как мы звали Осипа, только бы хватил полет пули, как японец или беляк летели кубарем с моста или горы, любой пост мог быть снят Казачком. Это — наш красный снайпер, который многое сделал для амурских партизан… Все в отряде знали, что он циркач, оттого хорошо может ездить верхом и здорово стреляет…

Бывший партизан Амурского края

Когда, переписав свидетельства ветеранов, я вышел во дворик, юбиляр завершал работу, по-плотницки, одним ударом вгоняя в доску гвозди. На его спине, ближе к шее, побагровел глубокий шрам. То был след четвертого по счету ранения, которое вместе с тяжелой контузией получил он 12 февраля 1922 года под Волочаевкой.

Об этом сражении я не раз расспрашивал Осипа Григорьевича, прочитал несколько описаний Волочаевских боев, и вот, наверное, по закону контраста в этом теплом и ухоженном южном дворике как-то особенно остро представил себе битву в глубоких снегах, при трескучем морозе у знаменитой сопки Июнь-Корань.

У Волочаевки, станции в полусотне километров западнее Хабаровска, белогвардейцы возвели мощные укрепления. Колючая проволока — в несколько рядов по всему склону сопки. Окопы в рост человека, с ледовыми валами. Скрытые пулеметные гнезда. При штурме таких укреплений по законам военной науки полагалось по крайней мере трехкратное превосходство в силах и средствах, а его у Народно-революционной армии не было: 6300 штыков и 1300 сабель против 4500 штыков и сабель у белых. Наступать же приходилось по широкой равнине, покрытой глубоким, по пояс, сыпучим снегом, при морозе под сорок градусов, в шинелях, куртках, кожаной обуви. Лишь у немногих бойцов были пимы и полушубки.