Игорь Всеволожский - Ночные туманы

— Небольшую разгрузку. Заплачу хорошо.

— Подходит! — вскочил Васо.

— Идемте.

Франт повел нас в порт, где рядами стояли выстроенные из волнистого железа пакгаузы. Уже начинало темнеть, и на набережной начали загораться огни. Он разыскал сторожа и поговорил с ним. Потом подошел к нам, сказал:

— Через час я приду с лошадью, и мы погрузим товар. Вот вам аванс. — Он протянул деньги. — Подождите меня на бульваре, под второй пальмой.

— Отлично, — сказал Васо, пряча бумажку. — Мы подождем.

Помахивая тросточкой, наш работодатель ушел.

Васо посмотрел на пакгаузы, поднял голову, взглянул на спускавшийся вечер, легонько свистнул, сказал:

— Братцы, мы втянуты в пошлую кражу.

— Что ты говоришь? — вскричал Сева.

— Сторож — его соучастник. Он вскроет пакгауз.

— Идемте поскорее отсюда!

— Зачем? У меня есть план в голове.

— Какой?

— Подождите минутку.

Васо куда-то исчез.

— Мы не затем сюда приехали, — возмутился Сева. — Разыщем дядьку Степана.

— Да где ты его разыщешь?

— В Севастополе.

— А как мы попадем в Севастополь?

— Наймемся на любой пароход. В крайнем случае, запрячемся в трюм. В Севастополе не пропадем.

— А здесь?

- Здесь уже пропадаем. Попали в историю.

— Погоди. Вот и Васо.

Наш товарищ вернулся с каким-то кульком в газете под мышкой, запыхавшийся:

— Не приходил этот фрукт? А-а, вот и он.

Послышалось цоканье копыт, возглас: «Тпру-у», и перед нами очутился наш наниматель. Он позвал:

— Теперь идемте.

— Идем, дорогой, — сказал Васо ласково.

— Не шумите.

— А мы не шумим.

Сторож отодвинул пакгаузную дверь.

— Вот эти тючки выносите да живо грузите на лошадь, — приказал человек в чесуче.

— Чьи они? — спросил Васо.

— Мои.

— Вы уверены?

— Я заплатил за них деньги.

— За краденое тоже, друг, платят…

Васе вдруг жестом фокусника встряхнул принесенный сверток. Это оказался большой мешок от муки.

— А ну, влезай! — приказал он чесучовому барину.

— Вы с ума сошли!

— Влезай, говорю!

— Караул, грабят!

— Никто у тебя не возьмет ни копейки. Подавись своими деньгами! — Васо кинул ему в лицо бумажку, данную в виде аванса. — Влезай в мешок, тебе говорят!

Работодатель очутился в мешке. Васо с нашей помощью крепко-накрепко затянул мешок веревкой.

— Запирай пакгауз! — приказал он оторопевшему сторожу. Тот задвинул дверь.

— Давай сюда ключ!

Сторож, как завороженный, отдал ключ.

Васо размахнулся и забросил ключ в воду.

— И упаси тебя бог поднимать шум до утра, — жестким шепотом приказал он сторожу.

— Пойдемте, бедные, но честные юноши! — немного театрально сказал Васо. — Мы не продали своей совести, не так ли?

— А мешок? — спросил я.

— Да, мешок был украден, — признался Васо. — И бог, если только он существует, меня за эту кражу простит. А я себя безусловно прощаю.

В порт вошел обшарпанный пароход с красным крестом на грязно-белом борту. Странно было, что эту рухлядь зовут «Петр Великий». На него начали грузить раненых. Мы узнали, что «Петр» пойдет в Севастополь.

Васо нашел главного врача — важного толстяка в золотых очках, во флотском кителе.

Мы поклялись делать самую черную работу, лишь бы добраться до Севастополя: мыть полы, прибирать за ранеными, ухаживать за лежачими.

— Да справитесь ли? Ведь вы еще мальчики, — усомнился главный врач.

Но мы так усердно и так настойчиво стали убеждать, что справимся, что главный врач сдался.

Поздним вечером «Петр» отошел от мола и взял курс в открытое море.

«Петра» основательно потрепало в районе Новороссийска — это было нашим первым морским крещением.

Милосердных сестер укачало в дым. Пароход так кряхтел от дряхлости своей и так его кренило, что раненые, если бы мы не поддерживали их, давно свалились бы с коек. Следы морской болезни прибирать было неприятно, но мы были готовы на все, лишь бы попасть в Севастополь! И, вооружившись ветошью, мы ползали на карачках, подтирая палубы. Выносили все, что оставляет после себя человек. От усталости валились и пытались заснуть хоть на несколько минут, но нас тут же поднимали призывы: «Эй, мальчонка, подойди-ка ко мне!» От всего этого и есть не хотелось, хотя кормил кок хорошо и обильно.

Прошли Новороссийск — сразу перестало качать, все успокоились, и даже стоны утихли.

Человек, когда он лежит и бездействует, разговорчив, и не слишком тяжелые раненые рассказывали друг другу всякие истории; обрывки их долетали до нас. Драгун с ампутированной ногой вспоминал о каком-то унтерофицере Буденном, душевном к солдатам, который ударил ирода-вахмистра по зубам. Буденного полевой суд приговорил к расстрелу, но у него было четыре Георгия за храбрость, и расстрел заменили снятием орденов и разжалованием. Говорили о бунте в каком-то полку.