Мирослав Иванов - Покушение на Гейдриха

Вот имена этих героев. Запомните их и вы: Ян Кубиш, Йозеф Габчик, Йозеф Вальчик, Адольф Опалка, Ярослав Шварц, Ян Грубый и Йозеф Бублик. Их объединила смерть. Она объединила и их помощников: семьи «тети»-Моравцовой, Зеленки-Гайского, семьи Кодловых, Пискачековых, Новаковых, Фафековых, Сватошовых, Войтишековых… О сотнях других мы знаем немного — только что их всех отправили в товарных вагонах из Терезина в Маутхаузен. Как на бойню…

В преисподней не может быть хуже. Мы дрожали от холода и от голода, когда стояли во дворе Малой крепости в концлагере Терезин, избитые, завшивевшие, в лохмотьях. Уже прошел вечерний «апель» [38] «Апель» — перекличка в концлагере (нем.- Appell). , однако нам было приказано оставаться на местах.

Мы понимали: что-то готовится. Но что? Казнь?

Некоторые повесили головы, другие придумывали самые разные причины, почему нам не разрешили идти в камеры и почему мы должны стоять здесь.

Потом из здания вышли два эсэсовца, принесли стол и какие-то бумаги. Один из них уселся на стуле, раскрыл реестр и начал читать фамилии. Каждый, кого он называл, должен был как можно быстрее подбежать к столу, здесь по-немецки объявить свою национальность, а потом бежать на соседний двор и там встать а строй, в шеренги по пять человек. Пришла еще группа эсэсовцев, в руках у них были палки, и тому из заключенных, кто не очень торопился, они этими палками «помогали». Потом эсэсовцы построились шпалерами, и мы должны были пробежать по образованному ими коридору.

Вызвали и меня.

Вы знаете холодные октябрьские ночи? Дует ветер. Зуб на зуб не попадает. По небу плывут тяжелые облака, и временами идет сильный дождь.

Скоро мы поняли, что вызывают прежде всего тех заключенных, которые относятся к так называемой «группе парашютистов». Я попал в нее случайно и никого из них не знал. Я был арестован за подпольную коммунистическую деятельность, и вместе со мной попало в тот же вагон при перевозке примерно 20 евреев и 30 молодых украинцев. Они работали по тотальной мобилизации и попробовали оттуда удрать, однако их поймали, и по случайному стечению обстоятельств поймали уже на чешской земле.

В «группе парашютистов» были целые семьи Вальчиков и Кубишей. Отцы, сыновья, юноши, на соседнем дворе — женщины и девушки, — Вальчик, Кубиш… Вельчикова, Вальчикова, Кубишова, Кубиш… Наверное, в целом протекторате всех, носивших эти фамилии, арестовали и посадили в тюрьму. Может, они были родственниками тех парашютистов только в десятом колене и вообще никогда их не знали. Однако теперь они вместе со всеми ожидали здесь решения своей участи.

Только семья Габчика избежала всего этого. Габчик ведь был родом из Словакии, и так получилось, что его отец и родственники дожили до мая 1945 года.

Наряду с родственниками, а если точнее — с теми, кто носил ту же фамилию, что и «преступники», эсэсовцы вызвали в нашу группу всех, кто помогал парашютистам. Так здесь оказались пани Зеленкова, Пискачековы, Моравцовы, Кодловы, Войтишековы, пани Калиберова, Шрамкова, Фафековы, Новаковы и ряд других.

Потом один эсэсовец объявил, что на следующий день мы не должны выходить на работу в рабочих командах, а останемся в лагере. После этого нас вернули в камеры.

Можете себе представить? Никто из нас не спал. Каждый говорил, что, наверное, будет громкий процесс и нас повезут туда. Другие думали о смерти.

Я тоже не спал почти всю ночь.

Товарищи, которые не входили в нашу группу, успокаивали нас, утверждая, что мы пойдем домой. Кое-кто лелеял эту мысль — слишком она была заманчивой и внушала надежду. Другие просто махнули на все рукой — они знали нацистов.

— Отвезут нас в легкий трудовой лагерь, — объяснял сосед во время завтрака. — Вот увидишь…

Были и убежденные в том, что состоится суд, рассчитывая хоть там немного побыть в тепле…

Так мы томились в ожидании, зная, что что-то произойдет, обязательно произойдет, но мы были беззащитны перед будущим и не знали, что нам делать, чего ожидать.

Потом наших товарищей увели на работы, а мы остались. Разговаривать уже не хотелось, мы сидели, молча глядя друг на друга или потупив взор. Наконец приказ: по группам — в парикмахерскую! Надежда…

Стали бы нас стричь, если бы хотели вести на казнь?

Сдать все вещи, одеяло, ложку, чашку. Сдать костюм заключенного.

Опять людьми овладела радость. Нам дали гражданские костюмы. Наши костюмы, в которых мы были арестованы.