Увиденное, видимо, обеспокоило Барта. На его круглом лице появились угрюмые морщины. Он походил на избалованного ребенка, собирающегося зареветь и ударить кулачком по тарелке с кашей. Выпятил мясистую нижнюю губу и стал теребить блокнот, высовывающийся между третьей и четвертой пуговицами кителя.
Барт кивнул, словно его худшие опасения подтвердились. Встал, надувшись, перед кенигсбержцем и грубо спросил:
— Как фамилия?
— Отто Бюлов [123] Знаменитая прусская аристократическая фамилия. — Прим. ред.
.
— Ах, вот как? Может быть, ты адмирал подводного флота княжества Лихтенштейн?
— Нет, — добродушно ответил кенигсбержец. — Я ефрейтор.
— О Господи, правда? — прошептал Толстяк. — А я, достопочтенный герр ефрейтор, очевидно, всего-навсего горсть окопной грязи?
Он поднял лицо к лицу кенигсбержца и стал ждать ответа.
— Нет, вы фельдфебель.
— Конечно, я фельдфебель, троглодит. Ты сущее несчастье, обезьянье дерьмо. Кто ты такой? Как твоя фамилия?
Последние слова он проревел прямо в лицо коренастому пруссаку. Его голос раскатывался среди унылых крестьянских домов и разрывал серый, гнетущий туман.
— Герр фельдфебель, ефрейтор Отто Бюлов прибыл, как приказано, в пятую роту Двадцать седьмого полка после выписки из резервного армейского госпиталя номер девятнадцать в Гамбурге.
— Ложись! — прорычал Толстяк. Он выпалил это слово в кенигсбержца, который с быстротой молнии бросился в грязь и принял позу для стрельбы, упершись пятками в землю.
Толстяк внимательно оглядел его, наступил ему на зад и крикнул:
— Вжаться в грязь до отказа, плоскостопая водяная крыса!
Потом он возвысился перед Легионером, но, прежде чем успел что-то сказать, Легионер щелкнул каблуками и отрапортовал на манер старых солдат:
— Герр фельдфебель, ефрейтор Альфред Кальб прибыл после лечения в резервном армейском госпитале номер девятнадцать в Гамбурге.
Барт поглядел на него, дважды обошел вокруг и встал сзади, наблюдая, шевельнет ли он хотя бы пальцем.
Ничего не последовало. Легионер застыл окаменело, как по силам только старому солдату.
Барт снял с Легионера кепи и отрывисто сказал:
— Волосы в нарушение устава слишком длинные. Ложись, африканский сукин сын!
— А здесь у нас что? — прорычал он, коснувшись пальцем моего плеча.
— Герр фельдфебель, фаненюнкер Свен Хассель прибыл из резервного армейского госпиталя номер девятнадцать в Гамбурге.
Он подергал мой ремень и заключил:
— Слишком ослаблен. Одет не по уставу. Ложись!
То же самое произошло со Штайном. Брань и команда «Ложись!» Последнее слово звучало, как выстрел.
Наконец Барт с важным видом встал перед Малышом, таким же рослым и крепко сложенным. Но там, где у него был жир, у Малыша бугрились мышцы. При малейшем его движении под кожей была видна оживленная игра мускулов. Грудь упруго выпирала над плоским животом. Лицо было карикатурным, низколобым, с маленькими, хитро блестящими глазками. Нос — сплющенным в бесчисленных драках, рот — кривым в нарушение всех известных законов анатомии.
Толстяк свирепо посмотрел на него, словно не веря своим глазам.
— Господи, это что за рожа? Как она может быть такой отталкивающей? Не понимаю!
— Я и сам удивляюсь, — ответил Малыш, с блаженной улыбкой склонив голову набок. — Кстати, меня зовут Малыш, но это не настоящее имя. Моя мать, эта свинья, решила, что меня нужно назвать Вольфганг в честь пианиста Моцарта на тот случай, если у меня окажутся способности к музыке. А потом назвала Лео в честь какого-то русского трепача-писателя — на случай, если я пойду по этой дорожке [124] Имеется в виду Л.Н. Толстой. — Прим. ред.
. Но поскольку все предзнаменования говорили, что я стану драчуном, мать — черт бы ее побрал! — решила, что меня нужно назвать еще в честь кого-то из военных, и в конце концов я получил имя Гельмут в честь фельдмаршала фон Гиндербурга. Но никто не мог запомнить все эти имена, и меня стали звать просто «Малыш». От отца я получил фамилию Кройцфельд. Запомнить ее легко. Начинается с буквы «К», как и корова.
Что касается прочего, у меня геморрой, потливые ноги, временами дурное дыхание. А вы фельдфебель Барт, и я сейчас лягу рядом с остальными ребятами, так что не трудитесь отдавать команду. Можно охрипнуть, если много кричать. Так случилось с тюремным охранником в Фульсбюттеле, где я отбыл три месяца за обыкновенную кражу со взломом в лавке зеленщика «Гроссе Фрайхайт» [125] «Большая свобода» (нем.). — Прим. пер.
. Когда я вышел, то задал этому болвану такую трепку, что ему, наверное, показалось, что он превратился в раздавленный помидор.
Читать дальше