Свен Хассель - Фронтовое братство

— Хочешь имбирного эля, друг? — спросил этот молодой эсэсовец.

Ольсена впервые здесь кто-то назвал другом. Он удивленно взглянул на штурмбаннфюрера.

— Имбирного эля? От него тошнит.

И приложился к кружке. Пил он медленно, но все-таки закашлялся.

Штурмбаннфюрер СС засмеялся. Понюхал его кружку.

— О, крепкая штука.

— Да, крепкая, — сказал Ольсен. — Вся выпивка крепкая, — добавил он.

Штурмбаннфюрер из гитлеровских телохранителей кивнул, потом оглядел комнату.

— Грязный хлев.

Ольсен промолчал. Лишь согласно кивнул и подумал: «Гораздо хуже, чем хлев».

— Когда война окончится, нам всем предъявят длинный-длинный счет за все, что творят эти типы, — сказал штурмбаннфюрер.

— Они распинают людей, — сказал Ольсен.

— Знаю, — ответил штурмбаннфюрер. — В общем, сейчас это чрезвычайно жестокая публика. — Наклонился к Ольсену и зашептал: — Знаешь, что я хочу сделать, друг? Я хочу застрелиться. Хочу… — Снова осторожно огляделся. На его губах заиграла ироничная улыбка. — Сделаю это прямо здесь, в этом притоне.

— Не будет ли это глупостью? — спросил лейтенант Ольсен.

— Возможно, друг, но они все разинут от изумления рты.

— Ты пьян?

— Ничуть, — уверил его штурмбаннфюрер. От силы двадцатипятилетний. Почти двухметровый. С волосами цвета спелой пшеницы. Очень красивый.

Он вытянулся во весь рост.

— Теперь смотри, друг.

И пошел к эсэсовскому генералу с орденами Первой мировой войны, золотым партийным значком и почетными шевронами на правом рукаве.

Молодой офицер слегка коснулся генеральского лацкана, блистающего серебряными дубовыми листьями. Улыбнулся и очень громко произнес:

— Группенфюрер, сейчас вы увидите нечто очень забавное. Лучшую шутку всех времен.

Генерал шестидесяти с лишним лет раздраженно взглянул на блестящего молодого офицера. Он стоял с господином в темном костюме и тремя дамами из UFA. Дамы предвкушающе засмеялись.

— Хорошо, давай свою шутку.

Молодой офицер рассмеялся. Пылко, заразительно.

Лейтенант Ольсен сделал еще небольшой глоток и уселся поудобнее. У него было такое чувство, будто его специально пригласили в театр к самому началу представления.

Штурмбаннфюрер СС указал на генерала СС.

— Группенфюрер, вы свинья, злобная, нацистская свинья!

Генерал отпрянул. Кровь отлила от его обрюзглого лица. Рот открылся и закрылся.

Штурмбаннфюрер улыбнулся.

— Вся ваша свора из концлагерей и тыловых канцелярий — сексуальные маньяки и гнусные ублюдки. Но, к вашему приятному удивлению, могу объявить, что войну мы проиграли. Наши собратья с той стороны идут на Берлин и не медлят.

Кто-то схватил его повыше локтя. Он ударил по руке и прорычал:

— Руки прочь, скотина!

Схвативший его унтерштурмфюрер разжал пальцы. Нарукавная повязка телохранителя и блестящий Рыцарский крест заставляли его быть осторожным.

Штурмбаннфюрер вынул из кобуры пистолет и взвел курок.

Наступила мертвая тишина. Генерал и господин в черном костюме смотрели, как зачарованные, на большой вороненый пистолет в руке смеющегося молодого офицера.

— Я чувствую себя подлецом из-за мундира, который ношу, — заговорил он. Неторопливо. Отчеканивая каждое слово. — Я стыжусь матери-немки. Стыжусь страны, которую называл своей. Искренне надеюсь, что у наших противников в этой войне хватит ума расстрелять вас всех, как бешеных собак, потому что вы и есть бешеные собаки. Вздернуть на собственных подтяжках на стенах ваших казарм и тюрем.

Он приставил дуло к своему животу, щелкнул каблуками и выстрелил. Выронил пистолет, качнулся взад-вперед, но устоял. Выхватил почетный кинжал — длинное, острое оружие, висевшее сбоку на цепочке. Все еще улыбаясь, медленно вонзил лезвие в левую часть живота и повел им вправо. На руки хлынула кровь. Снова качнулся, словно высокое дерево в бурю. Повалился на колени.

— Вы не ожидали этого, грязные свиньи, — хотел сказать он, но ничего не сказал.

Сделав неистовое усилие, он снова встал. Потом рухнул.

Все произошло в три стадии. Он взглянул на сидевшего верхом на стуле Ольсена. Поднял в салюте руку. Сплошь залитую кровью.

— Разве это было не превосходно, друг?

Глаза его потускнели, но он все еще улыбался. Рыцарский крест звякнул о пуговицы. Он попытался встать. Закашлял кровью. Его подняли и положили на стол. Разрезали китель и брюки. Он взглянул в лицо склонившегося над ним человека с синеватой из-за жесткой бородки кожей.