Юрий Владимиров - В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945

Когда мы вышли от стоматолога, медсестра сказала, что у нас еще много свободного времени и мы можем побывать на городском рынке. Он находился поблизости от вокзала. Я с удовольствием согласился, вспомнив, что именно с этого вокзала в июне 1940 года со студентами нашего института уехал на пригородном поезде в Днепродзержинск, где проходил практику и жил на частной квартире у Кошманов. Мне внезапно пришла мысль – вечером же написать Кошманам и попросить их навестить меня и, по возможности, помочь продуктами. Написав письмо, я отдал его какому-то прохожему, оказавшемуся у больницы, но ответа от Кошманов не получил.

…Когда мы вышли с рынка, медсестра остановилась на людном месте и сказала: «А теперь тебе предстоит заняться очень важным делом – будешь добывать нам пропитание». Она усадила меня на деревянный чурбак и вытащила из сумки рулончик белой бумаги, на которой крупными черными буквами было написано: «Подайте ради Христа убогому пленному и его товарищам на пропитание». Это «объявление» моя спутница повесила на гвоздь, торчавший из доски забора, и отошла в сторону, предупредив: «Сиди тихо и ничего никому не говори». И не успел я опомниться, как на одеяло передо мной прохожие стали кидать куски хлеба, головки подсолнуха, жареные семечки в пакетиках, вареные початки кукурузы, картофелины и фрукты, а также пожертвовали молоко в бутылке. Очень приятным сюрпризом оказался кисет с махоркой и листочками тонкой бумаги, который мне вручил один старик, свернувший для меня и цигарку. Другой старик дал мне полкоробка спичек. Несколько раз мимо меня прошли немецкие патрули и местные полицаи, но никто из них меня не прогнал. Так я просидел около полутора часов, после чего появилась медсестра и сказала: «Ну, достаточно набрали, а то не сможем все унести. И вот ты теперь, Юра, полностью испытал на себе старую заповедь „От тюрьмы и сумы не зарекайся“». Так же подумал и я.

Она забрала у меня кисет с махоркой и коробок со спичками, заявив, что мне, как «доходяге», сейчас ни в коем случае нельзя курить. Все крупные подаяния она завернула в одеяло, которое потом с трудом взвалила на спину. И так мы дошли до дома, где проживала медсестра. Здесь она выбрала часть нужных ей продуктов и занесла их в квартиру. После этого, добравшись до больницы, мы отдали продукты на склад, где мне разрешили взять с собой одно яблоко и одну грушу, предварительно подержав их в баке с кипящей водой.

Вечером в палату зашел из своей палаты сосед-хиви и пригласил меня «на чаек». Я не отказался и, взяв с собой яблоко и грушу, зашел в его палату. За столом сидела та же медсестра, с которой я был в городе, и другая, тоже молодая и симпатичная. На столе находились полная бутылка местного самогона, называвшегося горилкой, тарелка с разными закусками, каравай хлеба.

Сосед сказал мне, что у него сегодня день рождения – исполнилось 25 лет. Я поздравил юбиляра и уселся за стол. Мы всей компанией распили его горилку и съели всю закуску, причем я не подумал о том, что это может иметь для меня плохие последствия. Затем сосед почему-то поинтересовался моим прошлым. Я принес и показал ему свой студенческий билет, что юбиляра очень удивило. Он стал подробно рассказывать о собственной жизни, часто применяя нецензурные слова. Оказывается, он до войны занимался воровством и грабежами, сидел за это в советских тюрьмах, но случайно освободился из заключения и перебежал к немцам. Затем юбиляр похвалился своим удостоверением личности, выданным немцами, и предложил мне, знающему немецкий язык, поступить также к ним на службу после выздоровления. Наконец он окончательно опьянел, потерял дар речи и уснул прямо на стуле. Гостьи переложили его на кровать и укрыли одеялом.

На следующий день у меня появился новый знакомый – больничный парикмахер. Когда я грелся на солнышке, он подошел ко мне и представился Яковом. Я тоже назвал ему свое имя. Он дал мне закурить и лишь после этого начал разговор. Сначала Яша говорил о погоде, о своих клиентах, о врачах и о других не очень существенных вещах. Затем он стал осторожно расспрашивать меня: сколько мне лет, чем занимался, откуда родом, где жил и прочее. Я почувствовал, что за этим разговором кроется какая-то тайна, однако не попытался раскрыть ее.

Наступил очередной день. После завтрака и врачебного обхода пришла за мной знакомая медсестра, я опять переоделся, и мы отправились в стоматологическую больницу. Оттуда опять на городской рынок «добывать пропитание». Однако в этот раз медсестра усадила меня с тем же «плакатом», но в другом месте, чтобы полицаи или немецкие патрули не обратили на меня внимание.