Свен Хассель - Трибунал

— Стойте «вольно» и слушайте меня! — кричит майор сквозь летящий мокрый снег. — Мы используем прицельные лоскуты, хотя в них нет необходимости. Используем потому, что у меня были осложнения с командами, которые ими не пользовались. Теперь внимание: я хочу видеть, что все двенадцать пуль попали в эту мишень. Да поможет вам Бог, если обнаружу пулевое отверстие еще где-нибудь! Вчера двое болванов выстрелили человеку в пах. Это сущее разгильдяйство! Промахи обойдутся вам в три недели учебных стрельб днем и ночью. — Он сгибает колени, распрямляется и смотрит на нас злобными глазами. — Будьте сегодня начеку, — продолжает он резким голосом. — Будут присутствовать наблюдатели! Не обычная шваль из трибунала, нет — партийные шишки, пропагандисты и гражданская администрация. Они попросили разрешения присутствовать. Хотят видеть кровь, извращенные скоты! Из отделения будут выделены две охранные команды, и за рубеж безопасности не пускать никого, даже самого рейхсмаршала. Не хочу, чтобы здесь лежало больше трупов, чем необходимо. Обер-фельдфебель, рявкает майор, указывая на Старика, — ты в ответе за то, чтобы расстреляны были только приговоренные к смерти! Когда я уйду и больше не буду отвечать за то, что здесь происходит, можете скосить их всех, мне плевать. Невелика потеря. Но если хоть один наблюдатель будет ранен, пока я здесь, клянусь Богом, я пущу ваши кишки на шнурки для ботинок, все имейте это в виду. Мы здесь для того, чтобы выполнить приказ, и выполним его, как следует. Надеюсь, среди вас нет слабаков, способных упасть в обморок. Если кто окажется слаб в коленках, я лично займусь им по окончании дела и выбью позвоночник через голову! Черт возьми, что ты делаешь с каской? — кричит он на Малыша, который сдвинул ее на затылок так, что она напоминает еврейскую ермолку. — Как твоя фамилия?

— Кройцфельдт, — отвечает Малыш, смаргивая снег с ресниц.

— Может быть, генерал Кройцфельдт? — гневно рявкает майор.

— Нет еще, — отвечает Малыш, смахивая с лица потек талого снега.

— Спятил, солдат? Не касайся лица грязными лапами, когда стоишь «смирно»! Записать фамилию этого человека!

Старик подходит к Малышу и делает запись.

— Пропагандисты захотят сделать снимки трупов, — раздраженно продолжает майор, — но не позволяйте никому выходить за кордон, пока не смолкнет эхо выстрелов. Такое уже случалось. Какой-нибудь недотепа стреляет после всего отделения и попадает в какого-то болвана-зрителя. Я бы смеялся, не лежи ответственность на мне.

Хайде и мне достается задача привязывать жертв, самая неприятная при казни. Мы подавленно смотрим друг на друга, держа в руках короткие веревки. Идем к расстрельным столбам. Майор сказал, что использоваться будут два из них.

Мы продеваем веревки через отверстия в столбах из старых железнодорожных шпал. Видны отверстия там, где к ним крепились рельсы. В ряд установлено двенадцать столбов, при необходимости можно быстро произвести много казней.

Мы мерзнем перед расстрельными столбами, потом получаем разрешение отойти, но держаться поблизости.

Никто из важных наблюдателей еще не прибыл. Времени много. Приговоренные обычно появляются с опозданием самое малое на полчаса. Зрители уже здесь.

Нам приятно видеть, что они тоже дрожат от холода. С согнутой ели на нас печально смотрит ворона. Ветер хлещет столбы дождем и снегом. Продетые в отверстия веревки развеваются, словно маня приговоренных.

— Ну и погода для смерти, — уныло вздыхает Старик, поднимая воротник шинели вопреки всем уставам.

— Лучше, чем солнечный день, — высказывает свое мнение Грегор. — В такой холод мысль об уютной, теплой могиле утешает.

— Черт возьми, чего они не поторапливаются, чтобы мы могли пойти к девкам, — говорит Малыш, смахивая талый снег с шинели. Запускает гнилым яблоком в Хайде; тот молниеносно пригибается, мягкий плод летит мимо него и попадает прямо между глаз майору полиции вермахта.

Все в выжидающем молчании смотрят на майора, пока тот стирает с лица остатки гнилого яблока. Он снимает с головы блестящую каску и, сощурясь, смотрит на нее. Она тоже в ошметках. Жизнь вливается в него снова. С дикими глазами и ежиком волос, который топорщится, как шерсть на загривке бешеной собаки, он идет к Малышу, изрыгая поток брани и угроз.

— Я вытащу твои кишки через задницу, жалкая свинья! Что это, черт возьми, за игры?

Он пышет яростью и, кажется, готов сожрать Малыша, который стоит навытяжку, устремив взгляд пустых глаз на горизонт.