Виктор Тельпугов - Черные бурки

Вопросов у Сыровегина не было.

— Тогда ни пуха! — Несветеев, широко размахнувшись, звонко опустил богатырскую свою пятерню на дрогнувшую от удара ладонь Сыровегина. — Все в полном порядке будет. Рука у меня легкая…

«Это уж точно, — подумал Сыровегин, — легче некуда».

Вылетали ночью. Метеообстановка была что надо. Мороз крепчал, метель выла так, что вся черная степь стала похожа на аэродинамическую трубу. Старшина, утрамбовывая Сыровегина со всеми его припасами в тесную кабину «уточки», наставлял пилота:

— Через линию фронта — на бреющем, а когда проскочите — как можно выше берите: костры в лесу распалят, в самой чащобе, так что покруче забирайте, покруче, чтобы узреть. Два костра, потом, через пятьсот метров, еще два. Между ними надо попасть. Точно посредине.

Летчик ответил:

— Два кольца, два конца, а посредине гвоздик…

Сыровегин не знал, почему летчик был такой мрачный в эту ночь, то ли отоспаться тоже не удалось, то ли бензину в обрез отмерили, но оптимизма своей шуточкой он не вселил в душу парашютиста. Слова же про два конца вообще показались ему просто пророческими: когда пересекали линию фронта, самолет угодил под такой ураганный огонь, словно немцы были кем-то специально предупреждены о полете «уточки». Летчик вел машину впритирку к земле, но длинные очереди трассирующих пуль все-таки взяли самолет в такую густую сеть, что Сыровегин долго потом не мог понять, как они живыми из нее выпутались. Огненные прутья стегали по плоскостям, но хвостовому оперению. Сыровегин это отчетливо слышал.

Но вот огненный шквал начал постепенно ослабевать, парашютиста придавило к сиденью: самолет набирал высоту. Теперь именно от нее, от высоты, зависел успех всего дела, и Сыровегин с удовлетворением почувствовал, что земля уходила все дальше и дальше.

Он засек время и стал напряженно всматриваться в несущееся мимо пространство.

Летчик, кабина которого находилась перед кабиной Сыровегина, вел себя спокойно, по всему чувствовалось — курс держит уверенно, точку, намеченную на карте Несветеевым, найдет, были бы только костры.

Вот до места выброски, по подсчетам Сыровегина, оставалось уже всего тридцать минут. Потом двадцать. Потом пять. Наконец, ноль целых и ноль десятых…

Парашютист заерзал на своем сиденьи, тщетно разыскивая в артезианских глубинах созвездие «четырех костров», но ничего разглядеть не мог.

«Неужели промазали? Может, он ранен, — встревоженно поглядел Сыровегин на летчика, — уж больно недвижно сидит — истукан, да и только…»

Но как раз в это мгновение над плечом летчика показалась его рука с двумя выразительно растопыренными пальцами. Затем рука на миг скрылась и тут же вознеслась снова — два раза подряд. Пальцы были сложены в нолик.

«Два конца, два кольца!» — чуть было не заорал Сыровегин. И только тут понял, на какой высоте шел самолет: блестки костров казались отсюда булавочными головками. Но их мерцало именно четыре, а геометрия их была идеальной, ошибки быть не могло. Над головой летчика снова, на этот раз повелевающе, взметнулась рука в черной перчатке — «пошел!».

Сыровегин с большим трудом выпростался из узкой кабины, нащупал точку опоры для одной ноги и со всем своим скарбом ринулся вниз головой — в середину прямого угла между фюзеляжем и плоскостью.

Много раз приходилось десантнику прыгать с разных самолетов и с разных высот — с полной боевой выкладкой, с лыжами, с гранатами, с ручным пулеметом Дегтярева и еще бог знает с чем и как, — но такого динамического удара, как этот, ему еще не приходилось переносить. Какие там, к черту, пятьсот килограммов, про которые в инструкциях писано! Ему показалось, что в момент раскрытия купола он весил не меньше тонны.

«Это, конечно, проклятые «аккумуляторчики», — мелькнуло в голове. — В них все дело. Купол не разодрало, и то слава богу. — Сыровегин поймал взглядом упругий пульсирующий шелк парашюта. — А где же костры? Куда подевались?»

Он развернулся на стропах раза три или четы ре — ни одного костра ни вблизи, ни вдали не было видно. Ни одной искорки…

Но беда, известное дело, одна не приходит. Через несколько минут он почувствовал острую боль в ногах, изловчился, чтобы взглянуть на них, и обмер: бурок не было — сорвались во время динамического удара. Белые вафельные полотенца крутили на студеном ветру последние обороты вокруг ног, чтобы обнажить их полностью и превратить вооруженного до зубов солдата в беспомощное колченогое существо.