Анатолий Иванкин - Конец «Гончих псов»

А левой ноги у Тео не было совсем. Под одеялом просматривалась лишь культя выше колена. Майор лежал неподвижно, и, если бы не открывшиеся веки единственною глаза, тоскливо выглядывающего из-под бинтов, можно было бы подумать, что он мертв.

— Садись, Карл, — раздался негромкий глуховатый голос. Только голос остался прежним, все остальное было незнакомо, даже руки Тео с синеватыми ногтями, лежавшие сверху одеяла, походили на восковой слепок.

— Здравствуй, Тео, — произнес Карл не своим, севшим от увиденного голосом. Он налил воду из графина в вазу, поставил букет цветов на тумбочку у изголовья и положил красивую коробку шоколада.

— Спасибо. А вот конфеты совсем ни к чему.

— Угостишь медсестру, которая ухаживает за тобой.

— Я бы ее угостил костылем, если бы смог. — Чувствовалось, что каждое слово ему давалось с трудом.

Карл осторожно уселся в кресло, стоящее неподалеку от изголовья. Под сверлящим взглядом Тео он чувствовал себя неловко от того, что ничем не может облегчить страдания командира.

— Ты бы лучше принес мне шнапса, — сказал Тео свистящим полушепотом.

— А разве можно? Доктора специально предупредили о запрете для тебя спиртного.

— Пошли к дьяволу эти доктора. Они умеют только лишать людей последних радостей. Мне теперь все равно ничего не поможет и хуже не навредит… Учти это, если еще придешь ко мне. Но прихвати и воронку. Без нее в меня ничего не вольешь. Я теперь заправляюсь как самолет, — пытался пошутить человек-кокон.

— А чем тебя кормят?

— Бульонами и растертыми кашицами.

В палату заглянула сестра.

— Герр лейтенант, вам остается пять минут до конца визита.

— Не мешайте нам, сестра, — зло прохрипел Тео, сверкнув своим глазом. — Как вы опротивели с вашими заботами! Дайте мне подохнуть спокойно!

Тео закрыл глаз, передернувшись от боли.

— Укол! Укол давай, стерва! И не гони лейтенанта…

Сестра, привыкшая к истерикам тяжелобольных, приготовила шприц с морфием и, приподняв рукав рубашки, сделала обезболивающий укол в восковую руку Тео.

— Герр лейтенант, не задерживайтесь, прошу вас. Видите, как больному плохо.

Тео, услышав ее шепот, разразился проклятиями. Это было ново в его поведении. Рейнгард раньше отличался спокойным и сдержанным характером. Здесь же в бинтах лежал издерганный, измученный болью истеричный человек.

Грубая брань словно сквозняк выдула сестру из палаты.

— Извини, Карл, что я, пригласив тебя в гости, закатываю истерики. Сейчас, после укола, мне станет легче… В Берлине, кроме тебя, у меня никого не осталось. А фрау Отт я не могу пригласить сюда, да и не хочу показываться ей на глаза в таком виде.

— Тео, может быть, что-либо нужно для тебя сделать?

— Единственное, это не жалеть меня. Во всем виноват я сам. Сам вызвался ехать волонтером. А все остальное у меня есть… Много ли нужно калеке? Фатерлянд помнит своих героев… На днях меня посетил сам рейхсминистр авиации. Поздравил с Рыцарским крестом и очередным зваунием. Уход, присмотр за мной великолепные… Но все это ни к чему. Кто я теперь? Калека… Будь у меня «люгер» [23] «Люгер» — название пистолета по имени конструктора. Пистолет имеет и другое название — парабеллум. и сила, чтобы надавить на спусковой крючок…

— Тео, перестань! Все обойдется. Вылечишься. Ну, будешь прихрамывать…

— Не нужно утешений! Я пригласил тебя не за этим. Видишь, что со мной произошло?

Карл промолчал.

— Если не хочешь походить на меня, не торопись в пекло за Пиренеями. Я проклял тот день, когда вызвался туда ехать. Ну, кто он мне, этот недомерок Франко? Отец? Брат? За каким дьяволом мы должны были засыпать бомбами Мадрид, ровнять с землей Гернику? Для чего мы должны были каждый день вести сумасшедшие воздушные бои?

— Нас послал фюрер!

— Фюрер?! — Тео грязно выругался. — Не будь хоть ты идиотом… — Это звучало кощунственно — брань рядом со словом «фюрер». — Когда я закрываю глаза, вижу висящие в воздухе десятки «юнкерсов», «капрони», «савойи». Мы их сопровождали в каждом вылете, и в каждом вылете ввязывались в бой с И-16 и И-15… Как русские дрались! Это был какой-то кошмар, непохожий на рыцарские схватки, которые происходили в шестнадцатом году над Фландрией и Верденом.

Карл был рад, что Тео отвлекся от мысли о своей инвалидности.

Тео чуть помолчал, отдышался и заговорил снова:

— Видел я одного сбитого русского парня. На допросе он молчал. Тогда наши ублюдки изрубили его, как капусту, погрузили в корзину и сбросили с парашютом на аэродром, где базировались русские. Они хотели напугать Иванов, а получилось наоборот. Теперь они дерутся беспощадно, мстят за смерть своих камерадов. Бои идут трудные. Теперь вся надежда на «мессершмитты», — закончил Тео и закрыл глаз.