Анатолий Иванкин: Конец «Гончих псов»

Первым подбежал оказать помощь к его изрешеченной машине худой парень в шикарном комбинезоне на «молниях». У светлоглазого хлопца были совершенно выгоревшие брови на смуглом лице, а с вздернутого, типично славянского носа, сползала десятая кожа.

— Как тебя зовут, амиго? — спросил он по-испански владельца роскошного комбинезона с масляным пятном на коленке.

— Франческо Нуньес, — ответил «амиго» с таким роскошным тамбовским акцентом, что он не смог удержаться от смеха.

Псевдоним, которым наделил летчика в Москве рябой подполковник из Генштаба, их общий «крестный отец», совсем не подходил этому парню, несмотря на заграничный «комбиз» и испанскую пилотку с легкомысленной кисточкой…

«Да, — подумал генерал, глядя на полковника с геройской Звездочкой над карманом кителя, — сколько воды утекло с тех пор…».

— Ладно, «амиго Франческо», — сказал он подобревшим голосом, — оставь завтра на КП заместителя, а сам слетай разок на задание. Да не лезь на рожон.

— Спасибо, товарищ генерал, — обрадованно поблагодарил Рогачев, как будто ему разрешили отпуск, и от души пожал его сильную руку.

Рогачев еще до рассвета выехал в свой бывший авиаполк, с которым он прошел от Сталинграда до предместий Варшавы.

И вот он снова, в одном строю с боевыми друзьями, ведет на задание ударную группу Як-3.

Рогачев осмотрелся. Сзади и выше восьмерки его истребителей, украшенных изображением гвардейских знаков, шли, подсвеченные лучами восходящего солнца, еще две четверки «яков»: ближняя — группа прикрытия, и дальняя — резерв.

«С такой силой, — радостно думалось Рогачеву, — можно воевать».

По курсу полета из белой мглы проступили задымленные кварталы зданий, вокруг которых сверкали вспышки многочисленных разрывов. На земле шел бой за приграничный немецкий город Шнейдемюль, оставшийся в тылу у наступавших войск 1-го Белорусского фронта. Войска 47-й и 62-й армий, блокировав его частью сил, устремились в глубь Германии. Тяжелые танки ИС-2 и средние тридцатьчетверки 1-й танковой армии, введенной в прорыв, подмяли под свои гусеницы первые десятки километров фашистской Германии. Гарнизон осажденной крепости Шнейдемюль, отвергший капитуляцию, доживал свои последние часы.

Назвав позывной авиационного представителя, находившегося в боевых порядках танков, Ребров установил связь и доложил о своем прибытии.

— Вас вижу, — ответил представитель, — находитесь надо мной.

Описывая вытянутые восьмерки, истребители начали свое хождение над полем боя. Синоптики на этот раз прогноз погоды дали верный. Многослойная облачность ушла на северо-восток, и небо широко распахнуло девственно-чистую голубизну, которую война еще не успела зачадить дымом пожарищ.

Выдерживая место в зоне барражирования, Рогачев и его ведомые внимательно осматривали воздушное пространство.

Летчики не верили безмятежной голубизне неба. События здесь происходили с ошеломляющей быстротечностью, опасность могла затаиться в бездонной вышине, как таится ядовитая змея в кусте цветущих роз.

С восходом солнца в воздухе стало оживленно. К линии фронта и обратно шли непрерывным потоком группы пикирующих бомбардировщиков и штурмовиков под прикрытием «яков», «лавочкиных» и «аэрокобр».

Авиация противника активности пока не проявляла.

За время нахождения в зоне дежурства летчики из группы Рогачева видели только одиночный реактивный «мессершмитт» — Ме-262, пронесшийся вдали. Казалось, что его пилот ошалел от необычно большой скорости и, словно неопытный наездник, оседлавший необъезженного скакуна, мчался туда, куда его несли реактивные двигатели.

За «мессершмиттом» тут же увязалась пара охотников на Ла-7, которые на крутом пикировании чуть-чуть было не догнали фашиста, но, израсходовав запас высоты, начали отставать. Выпустив для очистки совести по Ме-262 пару очередей с большой дальности, охотники направились в Германию поискать другие, более доступные цели.

Тщательно следя за воздушной обстановкой, Рогачев время от времени поглядывал на землю, по которой медленно перемещались на запад маленькие прямоугольники танков, окутанные дымками разрывов.

«Вот она какая — Германия», — подумал Андрей Петрович. Ему было странно, что ненавистное фашистское государство, закрашенное на политических картах коричневой краской, сейчас смотрелось с высоты обычной земной твердью, с заснеженными полями и рощами, с реками и водоемами, покрытыми льдом. Только погуще сеть шоссейных и железных дорог, да еще, присмотревшись с малой высоты, видишь непривычную для русского глаза архитектуру домов и протестантских кирх.