Владимир Першанин - Командир штрафной роты

— Как же… они его не дотащат, товарищ лейтенант!

На лице отчаяние и страх.

— Готовьтесь к атаке. Снимите свой полушубок и возьмите гранаты, кроме «лимонок».

— Сопрут полушубок-то. А мне отвечать.

— Обязательно сопрем, — ехидно смеется кто-то из подвыпивших бойцов.

— Но я ведь к пулемету приставлен.

— Какой из тебя толк? — обрезаю его. — Ты сумеешь заменить выбывшие номера? Примкни штык.

Последний приказ приводит тыловика в ужас. Штык… у немцев тоже штыки, хотя в сорок пятом ими практически никто не пользуется. Разве что в таких отчаянных атаках. Молодой упитанный мужик лет двадцати восьми, наверное, уже похоронил себя и пережил удар штыка в собственный живот.

— Как зовут?

— Хотинский… Анатолий. Бывший старший сержант.

Какая теперь разница — старшим ты был или младшим. И капитаны в атаку рядовыми идут.

— Толя, водки выпил?

— Ага.

— Ну вот. Теперь тебе только в драку. Беги со всеми и не вздумай в нору заползти. Здесь пять минут бега. Пять пулеметов и четыре пушки роту поддерживают. Все, готовься.

Самараев пристроился к бронебойщику. Надеется тоже отсидеться. Чеховских гонит его прочь и возвращает на место прежнего второго номера. От старого вора проку возле ПТР нет. Смотрю еще раз на длинные мощные руки Самараева. Командир отделения Коробов показывает на противотанковую гранату, висевшую на поясе у Самараева.

— Где остальные гранаты?

— Здеся…

Старый вор спокоен и нетороплив. С такими ручищами ему килограммовые гранаты в самый раз бросать. Находит в нише еще две штуки.

— Выпить бы, — просит Самараев, хотя принял он не сто пятьдесят, а побольше. Впрочем, такому хоть поллитра. — Я, когда выпью, ловчей бросаю.

Приказываю налить ему еще, а через минуту немцы высыпают с десяток мин. Большинство хлюпают ближе или дальше. Одна попадает в траншею. Взлетают обломки жердей, комья мокрой земли. Сдавленный, приглушенный взрывом крик.

— Макся готов!

— Вроде дышит.

— Где там дышит. Все брюхо порвало, ногу по яйца.

Я запомнил до мелочей эти последние минуты перед атакой, может, потому, что сам чувствовал себя неважно. Как ни крути, почти пять месяцев в бою не был. Привыкай заново.

— Скорее бы, что ли, — выдохнул кто-то. Люди топтались возле безжизненного тела Макси. Никому уже не было дела до окровавленного кома в изорванной шинели.

Еще раз пробегаю вдоль траншеи. Танкист Лыков в замасленной кирзовой куртке (сумел сохранить) подмигивает мне.

— Не давай бойцам залеживаться. Только вперед, — напоминаю ему.

— Ясно, лейтенант!

Двое молодых бойцов подпрыгивают от нетерпения. Самострел Чикин, бледный, почти белый, что-то шепчет. Молится? Вяхов трет локтем затвор. Уголовники кучкой, три человека, провожают меня взглядом.

— Скоро там?

И сразу зеленая ракета. Майор Малышкин кричит:

— Вперед! За Родину, за Сталина!

Мы бежали без предварительной артподготовки. Лишь четыре легкие пушки торопливо посылали снаряды через голову, и непрерывно строчили пулеметы, хотя немцы молчали. Только дым и взбитая подсохшая земля висели пеленой над бруствером. Они ударили, когда рота пробежала метров сто пятьдесят. Зашелестели мины, ударили штук семь пулеметов, в том числе один крупнокалиберный. Вполне достаточно, чтобы за десяток минут положить триста человек. Из кустов треснули два орудийных выстрела. Снаряды летели в сторону «полковушек». Для атакующих хватит пулеметов и мин. Люди начали падать. Один… третий… пятый. Я бежал чуть правее взвода. Рядом бойцы взвода Злотникова. Три четверти моих штрафников, стреляя на ходу, вырвались вперед. Четверть потрусливее, пригнувшись, следовала за мной, все больше отставая. Я обернулся.

— Хотинский! Чикин! А ну, живее. Вести огонь!

Отставшие прибавили ходу. Захлопали выстрелы.

Этот неприцельный огонь на ходу, как ни странно, дает неплохой эффект. Люди, посылая пули, делаются смелее. Да и триста стволов, хоть и шмаляют куда попадя, сбивают у немцев прицел.

Наши полковые пушкари работали умело. Мощи бы побольше этим короткоствольным «трехдюймовкам»! Но били они часто и довольно метко. Заткнулся один, второй немецкий пулемет. Меняя позицию, ослабили огонь другие пулеметы. Бетонных укреплений здесь не было. Сквозь кусты и порванную маскировочную сетку так же часто вели огонь две немецкие пушки среднего калибра. Бронеколпаки или закопанные по башню танки? Так и есть — танки!

Я даже разглядел характерную командирскую рубку-нашлепку на башне. Венгерские танки «Туран» с 75-миллиметровой пушкой.