Владимир Першанин - Командир штрафной роты

С блиндажами у нас не густо было. «Землянки в три наката», которых тоже не хватало, даже 80-миллиметровку не выдерживали. А у немцев и тяжелые минометы имелись. Особенно вредный — «Ванюша», шестиствольная минометная установка. Двухпудовая мина, набрав скорость, любой блиндаж пробивала. Приходилось мне видеть, что оставалось от укрытия, в котором и десять, и двадцать человек прятались. Мало кто после прямого попадания выживал.

Уже после войны меня спрашивали, мол, встречался ли я с немецкими снайперами. Встречался. Только, слава богу, редко. Опытные у них снайперы были, с большим практическим опытом. Оптика цейссовская, очень хорошая. Я как-то смотрел в сумерках сквозь прицел трофейной винтовки — линзы вроде даже темноту рассеивают. Сумерки, а видно, как днем. Много раз читал про поединки наших и немецких снайперов. Насчет Василия Зайцева и знаменитого немецкого майора верю. Хотя журналисты и политработники наплели, как полагалось, всякой всячины.

И вообще, какой к чертям поединок между снайперами? И наши, и немецкие снайперы укрытия выбирали надежные. Ты его попробуй найди в мешанине переднего края! Да еще за пятьсот-семьсот метров. А бывало, и с километра стреляли. Все бросать надо и караулить немецкого стрелка, не обращая внимания на другие цели. А с нас результатов требовали. Дня три безрезультатно проползаешь, начинаются от начальства намеки на нерешительность (понимай — трусость), подковырки. Спишь, что ли, в своем укрытии? Я фашистского снайпера, можно сказать, случайно уложил. Припоздал он, и позицию занимал уже, когда начинался рассвет. Я бы его не заметил, но получилось так, что он от меня метрах в ста тридцати оказался. Срезал я фрица наповал, и винтовка с прицелом целый день рядом с ним валялась. Очень хотелось подобрать, но меня на этих ста тридцати метрах десять раз бы успели прострочить. Но наши мой выстрел видели, и авторитет у меня поднялся.

Потери от немецких снайперов мы несли большие. У них это дело было поставлено на поток — подготовка снайперов. Они все время держали наших бойцов и командиров в напряжении. Спасала только осторожность. Как-то за один день в батальоне убили сразу двух командиров взводов и человек пять бойцов. Ну, там не один снайпер действовал. Пара или две.

Они бы вообще обнаглели, но и мы к сорок третьему научились их снайперов крепко по рукам бить. Если засекли гада, снарядов и мин не жалели. Смотришь, неделька — тишина, не лезут охотнички. Значит, накрыло снайпера взрывом. Дней несколько затишье, а потом внезапный точный выстрел. Лежит новичок-взводный, из шапки лохмотья торчат и лужа крови. Начинают люди прятаться, но немецкий спец свою цель найдет. То молодой солдат рот разинет, то влетит пуля в обозника, когда тот с термосами еду нам тащит, не дождавшись темноты. Им кажется, что за траншеями уже наш тыл. Теряют осторожность. Идут не спеша, в рост. Им кричат:

— Ложитесь, здесь стреляют!

Хорошо, если среагируют и дружно на землю брякнутся. А если растерялись — выстрел, второй, и лежат наши тыловики в траве серыми бугорками.

Всем колхозом, бывало, снайпера обкладывали. Целые представления устраивали. Голь на выдумку хитра. Смастерят бойцы чучело, лицо раскрасят, каска, шинель, в старый бинокль стекла обычные вставят, кружком вырезанные, и ловят, как волка, на живца. Иногда получалось. Результат не всегда виден. Но главное — страх у людей перед снайперами развеять. Хоть частично.

Помню, еще в начале моей снайперской деятельности вызвали меня с фашистским снайпером «разобраться». Ведяпину какое-то другое задание дали. Заявился со своей новенькой оптикой в третью или четвертую роту, а командир, капитан, уже в возрасте, оглядел меня, вздохнул:

— Ты давно, сынок, на передовой?

Я гордо отвечаю:

— Три месяца с лишним. Столько-то фрицев на счету имею.

— А годков тебе сколько?

— В январе девятнадцать исполнится.

— Ладно, возвращайся. Прибили мы твоего снайпера.

Показывает на бойца в белом полушубке с обычной трехлинейкой. Наверное, из сибирских охотников. Такие и без оптики на полверсты с первого выстрела в цель попадали.

А седьмого декабря сорок третьего года я сам целью оказался. Кто меня ранил, сказать не могу. Может, снайпер, а может, обычный немецкий солдат. Сильно ударило по левой руке ниже локтя. Сразу рука онемела. Боли не чувствовал. Сел за деревом и двинуться не могу. Шевельнулся, боль аж в мозгу отдалась. Рука висит, кость перебита. Кое-как очухался, и где ползком, где на карачках двинулся в тыл. Винтовку с собой тащу.