Владимир Першанин - Командир штрафной роты

Ну, что еще вспоминается в первые недели? Я постепенно привыкал к передовой, хотя по-прежнему боялся мин. Пережил артиллерийский обстрел. Немцы сыпали увесистые снаряды на противотанковую батарею, расположенную метрах в двухстах за нами. Батарея была хорошо замаскирована и закопана в землю, но немецкая «рама» ее все равно засекла. Фрицы обрушили на единственную противотанковую защиту батальона огонь из гаубиц калибра 105 миллиметров.

Снаряд этой штуковины, величиной с хорошее полено (я видел потом один неразорвавшийся) и весит почти пуд. Ребятам досталось крепко. Два орудия были разбиты, одно — повреждено. Погибли четырнадцать артиллеристов и два бойца из седьмой роты. Ребята насчитали почти сотню воронок. Гады-фашисты, откуда столько снарядов берут? Наша гаубичная батарея выпустила два десятка снарядов в ответ, а нас отрядили помогать артиллеристам хоронить погибших.

И хотя была ночь, командир батареи приказал дать три залпа из карабинов. Не думайте, сволочи, что до смерти нас испугали. Немцы лупанули по вспышкам из пулеметов, повесили несколько световых ракет. Мы пересидели их стрельбу в воронках и отправились к себе. Ничего, гады! У нас противотанковые ружья есть, гранаты, бутылки с горючкой. Плюс мины. Суньтесь только!

Но фрицы не сунулись, а вскоре мы перешли в наступление. Через позиции перевалили танки и двинулись вперед. Тяжелые KB, «тридцатьчетверки» и легкие БТ и Т-26. Следом поднялась и пошла пехота. То есть мы.

Думаю, если бы нас кинули в лобовую атаку вверх по склону, от батальона мало бы что осталось. Но немцы, боясь попасть в клещи, ночью отступили, оставив небольшой заслон, который к рассвету тоже испарился. Первую и вторую линии мы взяли почти без потерь. На минах подорвались два танка, но не сгорели. Экипажи остались ремонтировать порванные гусеницы. По-глупому, у меня на глазах, погиб боец из нашей роты. Полез в блиндаж. Успел только ручку дернуть. Шарахнул приглушенный взрыв, отбросив массивную, расщепленную взрывом дверь, которой накрыло бойца. Мы увидели дергающееся тело с оторванной по локоть рукой, пробитое десятком осколков.

Целый день шли без остановки. Два коротких привала. Гречневая каша и консервированная американская колбаса. Я такой штуки ни разу не пробовал и с удовольствием умял полбанки, выданной нам с Федей на двоих. Над головой плыли группами по девять-двенадцать штук бомбардировщики. Истребители, стремительные и остроносые «яки», проносились, снижаясь почти до земли. Нас обгоняли «студебеккеры», с орудиями на прицепе, небольшие полугрузовые «виллисы». Некоторые везли на прицепах легкие «сорокапятки» и минометы. А если учесть, что танки с десантом вперед прошли… Во, силища!

Спали часа три, прямо на земле, завернувшись в шинели, потом снова шли и все явственнее слышали буханье взрывов. Передовая! Мой первый бой.

Немцы закрепились опять на бугре, среди полуразбитых хат украинской деревеньки. Сады, множество яблонь и груш, среди которых терялись белые мазанки с соломенными крышами и маленькими окошками. Деревеньке повезло, фашисты сжечь ее не успели, за исключением нескольких домов — слишком быстро передвигались наши передовые части. Но перед деревней танки угодили в засаду.

Две «тридцатьчетверки», обе без башен, полыхали вовсю. Третья вела огонь с места. Повредило ходовую часть. За танками, рассыпавшись по канавам и овражкам, залег десант. Уцелевшие танки отошли и стреляли по непонятным мне целям в деревне.

Наша рота тоже залегла. Последовала команда окапываться. Но земля была такая твердая, что саперные лопатки лишь скребли поверхность. Тогда мы тоже стали расползаться по ложбинам. Федя и я залезли в канаву и, стараясь не поднимать пыль, нагребли небольшой бруствер. К нам перелез Семен и стал сворачивать самокрутку. Подбитый танк стоял метрах в трехстах от нас и продолжал стрелять.

— Сейчас они его уделают, — хладнокровно сообщил Семен. — И бежать ребятам нельзя. Танк ведь не горит.

Накаркал! Сильный взрыв встряхнул «тридцатьчетверку». Машину развернуло от удара. Двое танкистов выскочили и, пригибаясь, нырнули в воронку. А над моторным отделением поднимались огоньки коптящего пламени. Вскоре танк заполыхал. Внутри глухо ахнуло несколько взрывов, но башня осталась на месте. Наверное, снарядов мало оставалось.

— Вот уж куда бы не пошел, так в танкисты, — рассуждал Семен, — Живьем горят.

— Зато в пехоте сладко, — поддел его Федя Малов. — Сам говорил, что один в роте с сорок первого остался.