— Нет, это не так! — кричал один молодой эсэсовец, — дело не в том, что лягушатники — плохие стрелки. Все дело в том, что они всегда целят в яйца. И превращают любого противника-мужчину в чертового тенора!
— Ну конечно, когда у мужиков такие яйца, как у тебя, то стрелять по ним — все равно что целиться из 75-миллиметровой пушки в дверь сарая!
— Эй, ты, следи за тем, как ты держишь свою чертову пивную кружку. Ты все время льешь пиво мне на мундир!
— Как только ты профессионально засунешь бабе руку между ног, она уже не сможет сопротивляться. Это всем известно. Надо только найти клитор и постоянно теребить и поглаживать его — и бабы будут лежать на спине и только ждать, когда ты их возьмешь! Когда потом ты вставишь им, ты увидишь, какие они мокрые и горячие!
— А ты послушай, как ловко этот парень ославил своего дружка. Он как-то перед всем строем прокричал: «Вы должны извинить моего друга. Его недавняя любовная история закончилась очень печально». Ну конечно, все хотели узнать, что там случилось. И тогда он сказал: «Да, на прошлой неделе он сломал запястье правой руки!». Боже, слышали бы вы, какая воцарилась тогда тишина!
— А слышали, как новичок руками вытащил из стены гвоздь и сказал дежурному по кухне: «Шарфюрер, взгляните, я вытащил гвоздь — он торчал из стены!» А тот как ни в чем не бывало говорит ему: «Ну так съешь его, это сделает твой организм железным».
Вечер продолжался: бесконечный путаный парад старых шуток и анекдотов, пива, солдатских рассказов, снова пива, жалоб, опять пива, обрывков скабрезных песен, пива, — прерываемый лишь внезапными побегами в уборные, чтобы избавиться там от лишней жидкости.
* * *
— Нет, дайте я расскажу вам об этом, унтерштурмфюрер Шварц, — пьяно произнес Мясник, возвышаясь над офицером с пивной кружкой в одной руке и стаканом шнапса в другой. — Дело в том, что у меня есть одна удивительная способность. Я могу почувствовать еврея по запаху! — Он взмахнул одной рукой, точно отметая всяческие протесты, и пролил свое пиво на сверкающие сапоги Шварца. Но офицер даже не заметил этого.
— Все знают, что они пахнут по-другому, чем мы. Именно поэтому господин врач сует свой нос нам в подмышки во время медицинского осмотра. — Он значительно мотнул своей огромной башкой. — Вы знаете, они там обучались в своих университетах, чтобы сразу распознавать запах еврея. Но мне не нужно учиться. Я рос с ними. — Он внезапно покраснел. — Проклятые носатые ублюдки с тугими кошельками. Шустрые, сальные сволочи, они всегда приударяли за девочками — за нашими девочками. Им нравятся европейские девочки, вы же знаете.
— Это действительно так? — пьяно произнес Шварц. Он понял, что ему трудно произнести членораздельно эти три простых слова, и решил повторить. — Это действительно так?
— Естественно, унтерштурмфюрер, — многозначительно произнес Мясник и сделал большой глоток из своей кружки, а затем глотнул шнапса. — Ради белых девочек жиды сделают все, что угодно. Наши светловолосые немецкие девчонки их очаровывают, вы же знаете. Но они никогда не женятся на них. Они не женились на немках и раньше — до того, как наш фюрер пришел к власти. Там, где я вырос, говорили, что их раввин скорее отрежет им яйца своим ножом, чем позволит жениться на немецких девочках.
Рот Шварца недоверчиво приоткрылся.
— Да неужели? — выдохнул он. Мясник искоса посмотрел на него.
— Да, это так, унтерштурмфюрер. Как будто их еврейские члены и так не обрезаны достаточно коротко!
* * *
— Послушай, Шульце — немного сердито сказал фон Доденбург, — армия может функционировать эффективно, только когда любой приказ выполняется безоговорочно.
— Даже глупый приказ? — спрашивал Шульце с упорством пьяного. — Даже глупый, господин оберштурмфюрер?
— Не бывает глупых приказов, Шульце. Они могут показаться глупыми солдатам. Но разве вы можете судить, глуп ли приказ, который вам отдают, или нет? Верно ведь?
— А что вы скажете про капитана из первой роты, который приказал своему водителю выпрыгнуть из окна? Этот кретин выполнил приказ — и в результате сломал ногу, — уперся Шульце. — Что это доказывает, господин офицер?
— Это доказывает, что упомянутый солдат абсолютно доверял своему командиру.
— Ну, я смотрю на это несколько иначе, господин офицер, — сказал Шульце. — Это кажется мне больше похожим на рабское повиновение [27] Kadavergehorsamkeit, немецкий термин, обозначающий абсолютное, рабское повиновение военнообязанных.
, столь типичное для кайзеровского времени, рассказами о котором обычно имел обыкновение изводить меня отец. — Он сделал большой глоток пива.
Читать дальше