Герт Ледиг - Сожженные дотла. Смерть приходит с небес

Вдруг он приказал:

— Через полчаса мы атакуем немецкую позицию. Сигнал к атаке — красная ракета! Каждое отделение забирает с собой своих раненых. Объяви всем!

— Сигнал к атаке — красная ракета! Раненых забрать с собой, — повторил сержант.

Лейтенант указал рукой на немца. Жест был ясным. Но сержант уже выбежал. Возможность была упущена.

— Мы хотим попробовать еще раз, — сказал лейтенант по-немецки, стараясь соблюдать произношение.

— Что? — спросил немец.

— Через полчаса все будет позади!

— Что? — снова спросил немец.

«Потом мы вцепимся друг другу в глотки», — подумал лейтенант и сказал:

— Наши танки выкурят их огнеметами. Пойдемте, это же, в конце концов, ваши люди.

— Я думал над этим, — ответил немец. — Я не могу.

Он говорил осторожно. Так обычно говорят с собакой, когда не знают, кусачая она или безобидная.

— Почему не можете? До этого вы же смогли?

Немец покачал головой:

— Знаете, кто вместе с ними?

— Нет!

— Командир батальона.

— Ну и что?

— Тот солдат, который прорвался через ваши боевые порядки, — мой майор!

У лейтенанта проснулся интерес к противнику, которого ему предстояло увидеть через полчаса. «Значит, у них тоже есть такие, — подумал он, — командиры, которые во время боя идут к своим людям».

— Что это меняет? — нетерпеливо спросил он.

Его время истекало. Надо было решаться.

— Он меня предупредил, — сказал капитан. — Позднее он отдаст меня под суд.

«Значит, страх, — облегченно констатировал лейтенант, — он боится своего командира». Он внимательно посмотрел на пламя свечи.

Яма в лесу. Редкий кустарник, порубленные сосны. Между вершинами деревьев — темное вечернее небо. Перед ямой — пленные. В одну шеренгу. Взгляды направлены на подготовленную яму. Ни слова не срывается с их губ, ни слова в группе красноармейцев.

— На колени! — по-немецки приказал комиссар.

Пленные отказались его понимать. Щелкнул предохранитель пистолета. Один из пленных стиснул зубы. Послышался скрип, как будто разлетелась челюсть. От стенки ямы отвалился кусок земли и шлепнулся внутрь. Наконец, комиссар стал переходить от одного пленного к другому. Все выполнял с такой уверенностью, словно раньше ничем другим не занимался. Каждый выстрел отдавался эхом в кронах деревьев. Пленные валились вперед. Когда последний упал в бездну, наступила ночь. Лишь неясные проблески сверху указывали на то, что над ними было небо. Нет. Искушение было велико, но отвратительно. И время ушло. Осталось лишь несколько минут. А после этого он просто не сможет вынести бремя ожидания.

Красноармейцы принесли в блиндаж носилки. С тихими стонами с нар на них начали опускаться раненые. Заряжали оружие. Сибиряки обвешивались мешками, полными ручных гранат. С большим трудом можно было почувствовать себя уютно в блиндаже, с его запахом карболки, беспорядком и удушливым запахом сальных свечей. Пришло чувство расставания. Расставания с безопасностью. Расставания с жизнью. С каждыми носилками, которые они выносили, росли подавленность и страх. Один за другим они выходили в траншею. Медленно, с каплей отчаянной надежды, что попадут не в него, а в кого-нибудь другого.

— Буду кратким, — сказал Трупиков. — Порядок вещей… — он не знал, что ему сказать. — С некоторого времени мы отрезаны… Идем на прорыв… Вы должны идти с нами!

Капитан посмотрел на него непонимающим взглядом. Лишь постепенно сказанное дошло до его ума:

— Это невозможно! Вы же говорили… Ваше честное слово!

Он был поражен и слишком внезапно обманут в возникшем уже у него чувстве защищенности. В бараках, окруженных колючей проволокой… Ни снарядов… Ни страха смерти… Покой. Все это было стерто одним махом.

— Оставьте меня здесь, — попросил он. — Это бессмысленно. Поймите меня правильно…

Его бормотание было встречено стальным взором.

— Я мог бы позаботиться о ваших раненых… Определенно, определенно… — он говорил как ребенок, еще не научившийся врать.

Тем временем блиндаж опустел. Как будто чувствуя свою ненужность, сальные свечи начали гаснуть. Один за другим язычки пламени исчезали в лужицах растопленного жира. Горел лишь один, указывающий путь к смерти. На нарах еще один остов человека. Его дыхание было тяжелым, но регулярным, как часы. Но он не шевелился. Его забыли. Так же как и шаткий стол, пустые консервные банки, обкусанную корку хлеба, грязный мармелад, обрывки бумаги и поломанное оружие.