— Гутен таг, — сказал рядом с ним незнакомый голос.
Он испуганно посмотрел на чужое лицо. До его сознания дошло, что голос говорил по-немецки. «У них — точно так же, как и у нас, — подумал он, — пару ломаных фраз может выдать любой».
— Лейтенант Трупиков, — русский корректно поклонился.
Капитан был настолько поражен, что невольно поднялся.
— Пожалуйста, садитесь, — сказал русский с подчеркнутой любезностью.
Приглашающим движением он указал на скамейку у шаткого стола, сделанного из ящиков для патронов. Капитан сконфуженно сел.
— Наш батальон имел честь атаковать ваши позиции. К сожалению, не вполне успешно. Это вы, наверное, уже заметили.
Русский взял сальную свечу, прикрепленную штыком к стене, приклеил ее к столу. У него были заметные тонкие ухоженные руки.
— Сигарету? — Он вынул портсигар, щелкнув, открыл его, протянул через стол.
— Спасибо.
Двумя пальцами капитан вынул сигарету. В портсигаре лежали сигареты известной немецкой марки. Он отпрянул.
— От одного из ваших, — пояснил русский и уверенно продолжил: — Я с удовольствием получил бы от вас пару справок. — Он сделал паузу. — Вы, естественно, можете отвечать только в том случае, если вопросы покажутся безобидными.
Он улыбнулся и открыто посмотрел капитану в лицо.
Капитан медлил. Минуту назад он готов был ответить на любой вопрос. Он — пленный и должен думать в первую очередь только о самом себе. Он капитулировал перед сержантом. Но сейчас? Манера лейтенанта говорить запутывала. С ним он должен продолжать бороться другим оружием. Это был вопрос личного достоинства.
— Я в ваших руках, — сказал он как можно более сдержанно.
— Это не будет допрос. Просто личный интерес.
Русский остановил взгляд на государственном гербе на мундире капитана.
— Почему ваши солдаты обороняются с таким ожесточением?
— Но они уже не сопротивляются. — Взгляд русского смущал его.
— И все-таки. — Лейтенант улыбнулся: — Они дерутся как черти. На переднем крае в окопах окружено подразделение и не сдается. Мне хотелось бы знать, почему?
«И действительно, стрельба все еще продолжается», — подумал капитан.
— О каком участке идет речь? — спросил он. Ему было интересно, где еще продолжается бой.
— Трудно объяснить, — ответил русский. Он взял сумку из грубой льняной ткани, лежавшую рядом с ним на скамье, достал из нее бумагу и карандаш. Улыбка с его губ пропала.
— Это позиции. — Он провел черту поперек листа. — А здесь — ход сообщения к вашему командному пункту, тогда это должно быть где-то здесь, — поставил он точку на линии.
— Значит, между ходами сообщения? — спросил капитан.
— А, да, там еще одна траншея. — Русский провел третью линию.
— А здесь еще один ход сообщения, — сказал капитан, — а в этом месте располагается еще один блиндаж.
— Гм. — Русский бросил быстрый взгляд. — Вот здесь и находится одно из ваших подразделений. И не хочет сдаваться.
— Их положение безнадежно? — Потеряв мысль, капитан разглядывал чертеж.
— Да. Мы уже стоим западнее высоты. Я думаю, это вашим людям тоже известно. Но они продолжают драться. Мне это непонятно. — Трупиков подумал о двух танках, которые четверть часа назад вместе с бетонным фундаментом и мачтой высокого напряжения взлетели на воздух. Он знал, что высота теперь снова стала ничейной землей. Может быть, скоро оттуда снова начнет стрелять немецкий пулемет.
— В моей роте — простые люди. Каждое командование использует… средства пропаганды. Вы понимаете меня? Для солдат это не просто. — Капитан избегал смотреть на собеседника.
Он напряженно глядел на огонь сальной свечи.
— Вы подразумеваете страх плена?
— Да, может быть, у людей сложились ложные представления.
— Я понимаю. — Лейтенант улыбнулся: — У нас говорят, что немцы едят много капусты. Но когда я оказался в Германии, поинтересовался. И могу вас успокоить. Они едят не больше капусты, чем мы.
— Вы были в Германии? — удивленно спросил капитан.
— Я — скрипач. Я там учился.
— Ах вот оно что! — Капитан посмотрел на ухоженные руки русского.
— Прошу прощения, я на минуту. — Вставая, Трупиков спросил: — Вы понимаете по-русски?
— Нет.
Лейтенант вышел и начал отдавать распоряжения. Капитан с неприятным чувством заметил, что схему позиций он забрал с собой. Он почувствовал себя одиноким и преданным. Более тревожным, чем недостаточная связь с Богом, стало отсутствие приказов свыше.
— В Германии мне очень понравилось, — сказал лейтенант, вернувшись в блиндаж и желая восстановить дружескую атмосферу Но лицо его оставалось заметно напряженным. — Это вам будет, наверное, интересно: один немецкий солдат выбрался из болота, прорвался через цепь моих людей и ушел в траншеи окруженного подразделения.
Читать дальше