Свен Хассель - Генерал СС

На столе оставалась карбидная лампа, и в ее свете мы увидели, что вошли в дом мертвых. Трупы высоко громоздились вдоль стен, оставались в сидячем положении за столами, валялись на полу один на другом. На стуле с высокой спинкой сидел с запрокинутой головой оберстлейтенант. Осмотрев его, мы обнаружили пулевое отверстие в основании черепа. И многозначительно переглянулись: тут побывали войска НКВД. На операционном столе лежал врач с перерезанным горлом. В углу — две медсестры. Порта печально поглядел на них и покачал головой.

— Жаль девочек, — произнес он.

Изнеможенные, мы улеглись на пол, втискиваясь между трупами, и заснули, невзирая на грязь и вонь. Даже генерал позволил себе человеческую слабость закрыть глаза.

Проспали мы пять минут или пять часов, я не понял. Нас внезапно разбудили содрогание земли и хорошо знакомые звуки танков на ходу. Старик погасил лампу, которую мы оставили горящей. С полчаса мы сидели, молчаливые, перепуганные, среди трупов, а танки катили рядом с бункером в сторону Гумрака.

Через четверть часа после прохода последнего генерал поднялся и повел подбородком.

— Так! Отдохнули… Взять оружие и за мной.

Мы прихватили всю еду, какую смогли найти, все жалкие, покрытые плесенью корки хлеба, все гнилые остатки неизвестной растительной пищи, все тухловатые мясные обрезки и большой шмат удивительно белого, бескровного мяса. Старик сказал, что оно человеческое, и, глядя на эту отвратительную штуку, я готов был ему поверить; однако ничуть не смутившийся Порта откусил большой кусок и с наслаждением съел.

— Ну, как на вкус? — спросил я с любопытством.

Порта облизнул губы.

— Объеденье! Наверно, оно генеральское. — И ткнул Старика в бок. — Если это человечина, то могу лишь сказать — берегись, когда я проголодаюсь снова.

Генерал раздраженным жестом велел нам идти. Русские нас не беспокоили, и когда мы дошли до места северо-западнее железной дороги километрах в полутора от Песчанки, генерал приказал нам снова окапываться. Непонятно, почему — возможно из-за маниакального желания встречи с противником.

Как и следовало ожидать, русские вскоре нас заметили и стали надвигаться, чтобы выбить нас оттуда. Шли они плотным строем, размахивая руками, словно на учебном плацу. По ним легко было прицельно стрелять, но едва один падал, другой выходил вперед и занимал его место. Через трупы они перешагивали спокойно. Иногда прикрывались ими, иногда использовали как мост через проволочное заграждение, но сколько бы мы их ни убивали, они все равно наступали большой массой [76] Здесь и далее — очередные идеологические штампы автора, живописующего нереальные картины «русской жизни» в квазиэкзотическом стиле. — Прим. ред. .

Я сидел в снеговой норе под разбитым американским бульдозером. И, вглядевшись, увидел сибиряка, бегущего ко мне. Он был еще далеко и даже не знал, что я там, но я прицелился в пятно под красной звездой на его каске… нажал на спуск. На круглом лице солдата отразились удивление и боль. Мне казалось, что я слышу мысли, пробегающие в его смятенном разуме за несколько секунд до смерти. Он ранен? В самом деле ранен? Вот так это ощущается? Это его судьба? Зачем он здесь, за что воюет? Чего ради умирает с пулей в мозгу у чужой реки в чужой стороне? Где его жена и дети, коровы и лошади? Почему он лежит распластанным в снегу так далеко от дома?

Весной, когда сойдет снежный саван, этого солдата бросят в громадную братскую могилу вместе с сотней тысяч других. А пока что он лежал там, где упал, и товарищи, пробегая, топтали его.

Мы отступали вдоль железнодорожной линии. Из снарядной воронки меня окликнул слабый голос. Я заколебался. Над ее краем виднелось лицо, согнутый палец манил к ней. Лицо походило на плохо наложенную резиновую маску. Оно бугрилось, морщилось, обвисало. Было цвета пушечной бронзы, за исключением орбит глубоко сидевших в больших черных дырах глаз. То было лицо юного офицера. Я осторожно приблизился к нему. Он стоял почти по пояс в чем-то, похожем на лужу крови. Это и была кровь: глянув вниз, я осознал, что его ноги размяты в густое красное пюре. Помочь ему было не в моих силах. Я сунул револьвер в его протянутую руку и побежал дальше. Вслед мне прозвучал его крик:

— Помоги, солдат! Пожалуйста! Ради Бога, не бросай меня здесь умирать…

Пожалуй, следовало бы застрелить его самому. Но уже было поздно. Прячась за кустом, я в ужасе наблюдал, как из проезжавшего русского танка заметили потрясенного человека, оказавшегося в капкане своего безногого, умирающего тела. Танк весьма решительно повернул и покатил уничтожать снарядную воронку. Медленно, словно наслаждаясь приятным ощущением, развернулся на ней и продолжал свой путь. Еще один фашистский гад уничтожен! Еще один русский совершил подвиг! Если б только Сталин мог видеть, как доблестно сражаются его войска!