Яромир Йон - Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями)

— У Шашмовых.

— И что там делали?

— Играли.

— Ты, — обращаюсь к жене, — кажется, могла бы хоть немного присмотреть за детьми, чтобы не позорили нас перед соседями. Грязные, как чушки. Сними у мальчишки тряпку с головы, утри девчонке сопли… Полюбуйся на их руки, на ноги… Ведь если я не догляжу…

Дети вылупили глаза и молчат. Ружена приготовилась распустить нюни.

— Ну что? Слышь ты? Эй! Аль онемела? Стенкам я говорю, что ли? Дети как поросята, потому они и болеют — от грязи!

Притянул я к себе девчонку, откинул ей волосы.

— Мать честная! Что я говорил? Эти вши у всей вашей породы… глянь‑ка!

Она подбежала, опустилась около девочки на колени, сковырнула струп.

Руки у нее так и повисли, как плети.

— П-п-прошу т-те-бя, Ва-ва-ша, не тирань ты ме-ме-ня… ну, по-бей… только не э-э-ти злые сло-сло-ва… П-п-ро-шу те-те-бя…

Я ей:

— Чего рас-те-те‑калась? Вставай и делай свое дело.

Когда моя жена начинала реветь, уродливей ее на было бабы на свете. Рот — не поймешь даже как — растягивался до самых ушей, блеет, что овца: бе-е-е… Нос скособочится, лицо сморщится, точно сушеная груша, ну… дьявол ее забери — страсти господни, да и только!

Дети, ясное дело, заодно с матерью. Завели шарманку.

Прикрикнул я на них — не перестают, держатся за маткину юбку.

Поддал обоим за непослушание, схватил шапку и за дверь.

Только иной раз идти‑то некуда.

Бредешь по улице, точно собака, которую пинком вышвырнули за порог.

«Идти в трактир, — думаю, — денег нету. В мастерскую неохота. Чего я там не видал, глины этой, что ли? К знакомым поздно. Да и переглядываться станут: что, мол, снова у них стряслось?»

Столковался я тогда с одной девчонкой с конфетной фабрики.

Вечером мы выходили за городскую черту — бродили по полям, по лесу. Я поднимал воротник повыше, шапку надвигал на самые брови, чтобы люди не узнали.

Бывало, и к ужину домой не являлся.

Куплю хлеба, сарделек, и устроим мы с Андуличкой пир прямо в лесу.

Ох, люди добрые! Что делает с нами любовь! Чудеса!

Я стал другим человеком. Девчонке этой говорил: «Бедовая ты моя головушка! Разумничка ты моя!»

Работа у меня в руках так и спорилась: выхлопотал я заказ на сооружение печей в новой школе, все кругом диву давались, какой я стал шутник да компанейский парень.

Что ни слово‑то прибаутка.

Тобиаш и говорит:

— Что с тобой, Ваша? Миллион, что ли, выиграл?

Подзаработал я тогда порядком.

Нанял подмастерья, ученика взял.

Заявились ко мне господа: так, мол, и так, не соглашусь ли стать кандидатом в члены магистрата…

Я не согласился. В политику я не лезу и вообще со старостовой воровской шайкой, что курит сигары на общинные деньги, знаться не хочу.

Андуличке купил браслет.

Заказал себе два костюма, купил дождевик, Тобиаша пригласил выкрасить мастерскую, тот ничего с меня не взял, да еще в придачу подарил клетку с чижиком.

С Андуличкой мы держались друг за друга крепко.

Знакомые грозили мне пальцем:

— Ах вы плут этакий!

Одна соседка, тетка Марженки, как‑то даже сплюнула на землю. Известное дело — баба. Язык что помело.

Чуть до развода не дошло.

Жена носу не могла высунуть, бабы ей про нас с Андуличкой все уши прожужжали.

И чем больше она ревела, тем пуще радовались соседки чужой беде — еще и от себя добавят, выдумают, чего и не было.

У мясника ей советовали закрывать калитку и не пускать меня на ночь домой. У булочника подговаривали облить мою кралю-конфетницу серной кислотой. В лавке бакалейщика предлагали забрать детишек да и уехать. Ну, и прочий вздор.

Но вся эта болтовня не сбила меня с топку.

Пускай каждый заметает сор перед своим порогом!

Да вышло‑то все по-иному.

Встречаю я раз нашего окружного доктора. Остановились.

— Приятель, — говорит, — благородных печных дел мастер, прежде всего от души вас благодарю за ремонт плиты — печет теперь как по заказу, жена не нарадуется, пирожки словно из марципана. Пришлите счет. А во-вторых, должен вас немного огорчить. Утром была у меня ваша жена. Думаю, у нее небольшой рачок в желудке… Правда, я еще не уверен, подождем, приятель, посмотрим. Пока что я посоветовал ей соблюдать строгую диету. Надо беречься, никаких волнений, понимаете, дорогой пан мастер? И не шить. Уговорите ее через недельку снова заглянуть ко мне. До свиданьица, до свиданьица…

Вечером я нарочно никуда не пошел.

Присматриваюсь к жене.

Она, и правда, осунулась, пожелтела, все ребра торчат, точно стропила на крыше.