Яромир Йон - Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями)

Пожилой напомаженный официант, припадая на одну ногу, направляется к Властиславу.

— Изволили звать, ваше благородие?

— Что?

— Вы кричали как будто?

— Кто?

— Ваше благородие.

— Зачем?

— Я не знаю.

— Что… что… вы хотите?

— Извините, пожалуйста. — Старший официант злится, лицо у него в красных пятнах. Он уходит.

Властислав разволновался. Он чувствует, как болят шрамы у рта. Из пивного зала слышатся удары и плач мальчишки. Наконец все стихло.

Из-за перегородки показывается лохматая мальчишеская голова.

— П… побили тебя? — спрашивает Властислав.

— Э, наплевать! Все равно я тут больше недели не останусь.

О мрамор столика звякнула монета. Двадцать геллеров.

Парнишка взял деньги, притулился к печке и заплакал. В кофейную входит офицер. Вся грудь его в наградах.

— Вот это да! Привет!

Властислав заглядывает под стол.

— Что ты там высматриваешь?

— Да ложечку ищу.

— А где это с тобой случилось? — показывает ротмистр на его лицо.

— Железнодорожная катастрофа, д… д… долго рассказывать.

— А палка эта зачем?

— Все‑катастрофа — н… ноги, камрад! Разобрали по частям, а потом опять собрали, по-по-брызгали ж-жи-вой водой, но я не вскочил — эт‑то, эт‑то самое — опять разобрали, и опять не вышло, а если много раз так делать, то получается искусственный человек — автомат.

— Да что ты все время ищешь?

— Ложечку мне н… не дали.

— Эй, мальчик! Принеси господину офицеру ложечку!

— Как т… ты считаешь, к чему меня п… приставят?

— Мальчик! Господину офицеру свежего чаю!

— М-мерси!

— Выплачивать деньги, выдавать сено, солому, упряжь, белье…

Ротмистр торопливо допивает кофе. Трясет Властиславу руку.

— Привет! До свиданья!

Он выходит, громыхая саблей.

Кофейную заполняет тишина. Утренняя тишина маленького подкрконошского городишки в конце лета тысяча девятьсот шестнадцатого года.

Стрелка часов показывает половину одиннадцатого.

Властислав вышел из кофейной и направился в полковую канцелярию.

Его походка напоминает воробьиный скок. Сначала он обопрется на палку, наклонившись всем телом в одну сторону, потом выпрямляется, замирает на секунду, словно размышляя о чем‑то. Описав левым протезом параболу, поставит его на мостовую и, напрягшись, выбрасывает все тело вперед.

Прохожие оглядывались. Посмотрит человек, как он скачет, и с приятным чувством ощущает свои здоровые конечности.

Канцелярия была на том же месте, что и тогда, в июле, два года назад.

В передней комнате трудились унтеры.

Все они были новые.

И полковник новый.

Столы стоят несколько иначе.

На полу лежит новая дорожка.

Лишь в кабинете полковника до сих пор висит большой портрет императора, украшенный осыпавшимися еловыми ветками.

В комнате та же мебель, которую при нем, Властиславе, когда‑то сюда переносили.

В углу, на полочке, в куче бумаг и документов валяются никелированные образцы подков. Их подарили офицеры прежнему командиру драгунского полка, графу Лендорф-Хердрингеру.

Все изменилось.

Но он этим переменам не придает значения. Важнее, какие теперь здесь отношения: доверительные или холодно-отчужденные.

— Где же ты был ранен? — спросил подполковник фон Арним, подписывая документ за документом. Старший писарь прикладывал к подписи пресс-папье.

— Осмелюсь доложить, я не был ранен, ж-ж… железнодорожная катастрофа…

— Ах, так? — поднял свои бисмарковские брови командир полка, отложил перо и встал.

— А это — след от казацкой пики? — сказал подполковник, ткнув пальцем в лицо Властиславу.

— Извиняюсь, и это ж… железнодорожная катастрофа.

На актерском лице начальника обозначились суровые морщины.

— Как, ты не имеешь наград? Все офицеры полка имеют награды. Наш драгунский полк многократно удостаивался высочайшей похвалы…

— Осмелюсь д… д… доложить, со мной все это случилось в ж… ж… железнодорожной катастрофе.

— Ага, ну хорошо, хорошо. Вероятно, ты хочешь знать, какое ты получил назначение, мой дорогой? Деньги — сено — солома — упряжь — выделка деревянных подошв…

— Слушаюсь!

— Покажитесь полковому врачу.

— Благодарю.

Полковой врач, венгр, делает новобранцам прививку против холеры в первом этаже женской школы, на другом конце города.

Комната набита полуголыми мужчинами.

Взводный ходит от одного к другому, мажет им грудь иодом.

— Я — доктор Арон Когани! Очень рад! Вы на прививку? Нет? Зер гут! Пардон, пардон! Мой дорогой друг будет службу делать? Ко-лос-саль! Эй, вы, дайте стул господину офицеру. Сюда поставь, болван! Растяпа! Прошу прощения! Садитесь, пожалуйста. Итак, пишем: имя? Спасибо! Год рождения? Когда призваны? Сколько месяцев имеете быть на войне? Что? Железнодорожная катастрофа? Unglaublich! [90] Невероятно! (нем.). Писарь, поставьте в этой рубрике ноль! Ну, а что же это у вас с физиономией, друг мой? Шрамы от поединок? Что? Тоже катастрофа? Ах, черт! Ладно — хе, хе, хе! Теперь вопрос — награды? Никаких? Совсем никаких? Поставьте ноль, писарь — не там, черт бы вас побрал! Меня удар хватит! Все перепутал! Хорошо! Теперь послушаем вас — поднимите рубашку. Хватит. Ды-ы-шите! Так! Посмотрим ногу! Хорошо. Позвольте предложить сигарету, дорогой друг? Пожалуйста. Мы все уже кончайт, мой друг. Я сам лично помогу вам одеться! Ваш покорный слуга! До свиданья!