Яромир Йон - Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями)

Принимал точно отмеренные дозы бромистого калия, йодистого калия и веронала.

При помощи блоков поднимал, лежа в постели, тяжести. Крутил педали неподвижно закрепленного велосипеда — ежедневно, перед обходом, с половины девятого до девяти, — и так целый год, ни одной минутой меньше.

Он перенес много инспекций госпитального начальства, визитов генералов с орденами, важных чиновников и высшего духовенства.

Врачи с гордостью показывали его гостям.

Высокопоставленные изумлялись чудесам современной медицины.

Итак, наступил наконец тот великий день, когда врачи и сестры от всего сердца поздравили его, ибо он смог уже заменить один костыль палочкой.

Это был памятный день.

Напрасно думают, будто у физически неполноценного человека, вынужденного соблюдать предосторожности и различные ограничения, убогая жизнь. Совсем наоборот. Хоть и менее яркая, она богата столькими маленькими радостями и разнообразными удовольствиями, о которых человек с нормальным, автоматически двигающимся телом не имеет даже отдаленного представления. Многие люди, исторгнутые из суетливо копошащегося человеческого муравейника, вознаграждают себе эту утрату тем, что углубляются в созерцание собственной души и вкладывают в свои отношения с миром больше чувств, нежели в самые страстные молитвы.

Истинная правда! Они даже более счастливы, чем множество людей с прочными сухожилиями.

А разве красота не выступает иногда в соединении с душой пустой и никчемной?

Красота может причинить душе боль, но изуродовать прекрасную душу нельзя ничем.

Ровно через год Властислав стал обходиться без второго костыля.

Этот день был еще более памятным, ибо отныне он мог уже ритмично стучать по земле своими двумя палочками.

Слякотные тропинки больничных сквериков, городские тротуары и мостовые, дома, аркады, лавки молчаливо переносили стук двух его опор.

Сам он тоже предпочитал молчать. Ведь и дикие звери молча ходят в своих клетках, туда-сюда — безо всякой цели.

Он отвык говорить — тем чаще размышлял он в своем санаторном одиночестве и днем и долгими бессонными ночами, в будни и в тягостные часы воскресений и праздников.

Да и могла ли быть приятной людям застывшая гримаса вместо улыбки на лице изуродованного офицера?

Как выразить свои чувства с помощью одного глаза?

Едва ли может понять это оцепеневшее страдание человек, которого никогда не посещала мысль о самоубийстве.

Властислав сожалел, что не может смеяться.

Это было упущением со стороны врачей. Их вина перед ним, оплошность.

Но еще большей ошибкой было оставить ему карманное зеркальце.

Спустя два года после того, как Властислав уехал на войну, два местных жителя — городской ревизор (заместитель председателя комиссии по распределению продуктов) и владелец бакалейной лавки (член комиссии), которые дважды в неделю заходили в станционный ресторан выпить пива (по отправлении последнего поезда), сообщили своим супругам, что лейтенант Золотце благополучно вернулся.

Рано утром ему принесли в гостиницу две коробки.

В одной был кулич из белейшей муки, а на визитной карточке написано: «Приятного аппетита».

В другой было полкилограмма масла, ветчина, на визитной карточке же написано: «Приветствуем вас! На здоровье!».

В кофейной гостиницы «У золотого льва» еще и стулья лежали на мраморных столиках, когда Властислав уселся на своем прежнем месте возле окна, уткнувшись в чашку чая с малиновым сиропом.

Словно бы в полусне, разглядывал он блюдце и нарисованную на нем синюю монограмму гостиницы, Обвел своим единственным глазом никелированный поднос. Устремив взгляд на четко проступающую марку фирмы «Stiefenhofer», он размышлял, почему официант забыл принести ему ложечку. Почему он забыл, голова садовая?

Ведь без ложечки нельзя пить чай.

Он мог бы, конечно, размять шипучую таблетку сахарина перочинным ножом или карандашом, даже пальцем. Чего там!

В кофейной было пусто.

Мальчишка-официант без воротничка, в шлепанцах, снимал стулья со столиков, лениво шаркал метлой и, прислонясь к холодной печке, разглядывал единственного посетителя.

Полусонный парнишка (до поздней ночи читал детектив) вспомнил, что в одной книге с картинками он видел обезображенное лицо Иуды. Под картинкой была надпись: «Тот, кто Его предал».

Вспомнил описания мук Иисуса и искаженное гримасой Иудино лицо.