Александр Сметанин: Дорога на Порт-Артур

Я несмело подошел. Полина встала, молча оглядела меня с головы до ног и вдруг порывисто обняла, прижимаясь мокрой щекой к моей груди.

— Господи, радость-то какая у меня, Сереженька! Какая радость! — Наконец заговорила она, вытирая глаза носовым платком. — Какой ты большой стал. Дай-ка я еще на тебя погляжу...

— Гляди, — выдавил я из себя, догадавшись, что и мне нужно что-то сказать. — Какой был, такой и есть. Всего год с небольшим прошло.

Полина жила недалеко от госпиталя, снимая крохотную комнатку у одинокой солдатки-вдовы.

Она сварила картофельный суп с сушеными грибами, принесла квашеной капусты, нарезала хлеб. Пока накрывала на стол, я рассказывал о своем солдатском житье-бытье в последние недели. Обо всем, что было на войне, Полина уже знала из моих писем.

— Как твоя рука?

— Работает. Рана затянулась. Хорошо, что осколок был на излете, застрял в лопатке, а то бы хуже было.

— Сережа, а ты не хочешь немножко выпить за встречу? У меня спирт есть.

— А ты?

— И я выпью...

— Тогда давай. Вообще-то, я и на этот раз на фронте не пил.

Мы выпили из хозяйкиных чашек по глотку разведенного спирта, закусили капустой и принялись за суп. Мне кажется, вкуснее я ничего в жизни не едал.

Поздно вечером пришла хозяйка, мрачная, еще нестарая женщина с лицом, похожим на те, что рисовали на старинных иконах, наскоро поужинала и ушла, сказав, что ночью прибудет эшелон с ранеными и она до утра будет на их разгрузке. На меня она не обратила никакого внимания.

После ужина мы сидели с Полиной на ветхой веранде, она зашивала мой вещмешок, с улыбкой слушала грустную повесть о дорожном происшествии.

— Ничего, проживем как-нибудь, Сереженька. Я только что получила паек по карточкам. Завтра наварим пшенной каши...

— Завтра я, Полина, уеду...

— Как, уедешь?

— Отпуск-то мне только на трое суток дали, а поезда ходят через день, — не моргнув глазом, соврал я.

Это было решено еще в поезде, по пути сюда. Паек проворонил, денег нет, продать нечего. Из всех ценностей у меня имеются лишь карманные часы, подаренные умирающим военфельдшером, а с ними я расстанусь разве что после смерти.

— Жалко, — тихо сказала Полина, перекусывая нитку. — Я думала, ты больше погостишь.

Разглядывая ее лицо, я думал, до чего же в нем все к месту. Дарует же мать-природа людям такую красоту. Полина отрастила косу. Коса не очень длинная, но толстая, тяжелая и даже свернутая в один завиток на затылке, она словно оттягивает голову назад, и от этого кажется, что Полина смотрит на меня свысока, приподняв подбородок с едва заметной ямочкой.

— А знаешь, Сережа, — Полина радостно улыбается, — я ведь тоже скоро уеду отсюда. С месяц назад освободили наш район. В газетах писали об этом. Пора и мне собираться. Уже начала хлопотать в госпитале. Правда, там и слышать не хотят...

Полина постелила мне на полу, взяв на свой страх и риск старенький тюфяк с хозяйкиной кровати. Я улегся с надеждой быстро заснуть, но какая-то необъяснимая сила мешала сомкнуть глаза. Я смотрел на Полину с того самого момента, когда она легла и накрылась одеялом, разрешив мне отвернуться от стены.

Полина лежала, закрыв глаза, дыхание ее было глубоким и ровным, как у крепко спящего человека, но я был уверен, что она все же не спит. Вспомнились зима прошлого года, Калининский фронт, землянка, рядом лежавшая Полина, ее крохотные родинки на лбу.

Мне вдруг снова неодолимо захотелось посмотреть на эти родинки. Сейчас же, сию минуту, при слабом свете зари, напомнившем мне такого же цвета блики огня из железной печки нашей землянки.

Для этого нужно немногое: встать и сделать два шага. Всего два. Но боюсь. Если бы эти шаги пришлось сделать под пулеметным огнем, я бы не раздумывал, но сейчас...

И все-таки... Я осторожно откинул одеяло и поднялся со своего ложа.

— Ты хочешь выйти на улицу? — Полина говорила отнюдь не спросонок.

— Нет, я хочу к тебе...

Она испуганно села на кровати, натягивая на голые плечи старенькое лоскутное одеяло.

— Что с тобой, Сереженька?

— Полина, — я встал, сделал эти два трудных шага, присел на край жалобно пискнувшей кровати с высоченной металлической спинкой и никелированными шарами. — Не знаю, что со мной, но...

— С тобой ничего, Сережа. Ты просто успокойся. Успокойся, и все.

Легко сказать «успокойся». Рад бы, да не могу.

— Ты знаешь, Полина, что я вспомнил, глядя на тебя?

— Ну, скажи.

— Ту ночь перед моей первой атакой, в феврале прошлого года. Ты тогда лежала лицом ко мне, а я считал твои родинки.