Олег Казаринов - Неизвестные лики войны

Не брать пленных, — продолжал князь Андрей. — Это одно изменило бы всю войну и сделало бы её менее жестокой. А то мы играли в войну — вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность — вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого телёнка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого телёнка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентёрстве, щадить несчастных и так далее. Всё вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентёрство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже того — убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошёл до этого так, как я, теми же страданиями… (…)

Ежели не было бы великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит только идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведёт Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьёзно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война — это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почётное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны — убийство, орудия войны — шпионство, измена и поощрение её, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия — отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на это — это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много людей (которых число ещё прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как Бог оттуда смотрит и слушает их!»

Вот краса и гордость классической русской интеллигенции — офицер. Носитель передовой мысли и знаний тех времён — артиллерийский офицер. Гений литературы, «матёрый человечище» — Лев Толстой. И его выводы. Война не игрушка! Это «самое гадкое дело в жизни». Никаких правил. Пленных не брать. Врага бить картечью, штыками, дубинами до тех пор, пока какой-нибудь сошедший с ума от холода и голода бедняга Жан не начнёт есть окоченевший труп своего товарища Поля. И «надо принимать строго и серьёзно эту страшную необходимость».

«Если враг не сдаётся — его уничтожают», — сказал другой гений литературы, М. Горький. Нет. Даже если враг сдаётся, то его всё равно уничтожают. Потому что «пушки не могут воевать с идеями».

Почему же мы возмущаемся жестокому отношению разных агрессоров к военнопленным и к мирному населению? К каким законам можно апеллировать на человеческой бойне, которая называется войной? Войной на уничтожение.

«Тысячи людских самолюбий успели оскорбиться, тысячи успели удовлетвориться, надуться, тысячи — успокоиться в объятиях смерти. Сколько звёздочек надето, сколько снято, сколько Анн, Владимиров ( Имеются в виду ордена Св. Анны и Св. Владимира (Примеч. ред.) , сколько розовых гробов и полотняных покровов!

…А вопрос, не решённый дипломатами, ещё меньше решается порохом и кровью. Мне часто приходила странная мысль: что, ежели бы одна воюющая сторона предложила другой — выслать из каждой армии по одному солдату? Желание могло бы показаться странным, но отчего не исполнить его? Потом выслать другого, с каждой стороны, потом третьего, четвёртого и т. д., до тех пор, пока осталось бы по одному солдату в каждой армии (предполагая, что армии равносильны и что количество было бы заменяемо качеством). И тогда, ежели уже действительно сложные политические вопросы, между разумными представителями разумных созданий, должны решаться дракой, пускай бы подрались эти два солдата, — один бы осаждал город, другой бы защищал его.