Олег Казаринов - Неизвестные лики войны

Сразу после Второй мировой, в 1949 году, когда, казалось бы, ещё не был снят траур по погибшим, когда мир лежал в руинах, французский генерал Шассен сокрушался, что войны не в состоянии приостановить рост населения: «Население земного шара не перестаёт увеличиваться в весьма тревожных пропорциях, и война была до сего времени плохим средством уничтожения людей». В качестве примера Шассен приводит следующее: «Если бы русские могли потерять в молниеносной войне, которую мы сейчас рассматриваем, 30 млн. человек, то у них осталось бы ещё 150 млн. человек, и через десяток лет они восстановили бы свой прежний уровень численности населения». Русские, кстати, и потеряли 30 млн., о чём французский генерал не мог тогда знать. (Он мог об этом только мечтать.) Потери Советского Союза оказались столь страшными, что держались в строжайшем секрете. Это было правильно. Иначе, зная об истинном положении вещей, «ястребы» с лёгким сердцем приписали бы к «запланированным» жертвам ещё нолик. Помнится, Мао Дзэдун приблизительно в те же годы говорил: «Если во время войны погибнет 300 или даже 500 миллионов человек, то в этом нет ничего страшного».

Что хотите со мной делайте, но я не могу назвать таких людей нормальными!

Мало того. Шассен мыслил стратегически. Разглядывая из иллюминатора «Дугласа» горы дымящегося мусора, оставшегося от Европы, он мечтал о том, что «было бы крайне интересно найти военный способ, который уничтожал бы население, не трогая зданий…»

А это уже предтеча нейтронной бомбы. Если уж войны неизбежны, то пусть гибнут люди, а накопленное веками добро остаётся невредимым. И достаётся победителю. Очень чистое, высокоморальное оружие — мечта каннибалов.

Гуманное оружие… Парадоксальное словосочетание, ведь в переводе с латыни — «гуманное» означает человечное. Вероятно, оно заключается в том, что у человека остаются целыми руки и ноги, а гибнет он изнутри, разлагаясь заживо.

«Быстрые нейтроны без труда проникают через броню и стальные каски, одежду и кирпичные стены — так же, как частички пыли проходят через садовую ограду. Их воздействие на человека можно сравнить с миллиардами маленьких инъекций очень сильной кислоты. Человек просто превращается в жижу. Сначала вы ничего не почувствуете. Первый эффект наступит через минуты, часы или даже дни, в зависимости от полученной дозы. Вы будете чувствовать слабость, головокружение, вам будет трудно дышать, исчезнет аппетит, начнут выпадать волосы и зубы. Потом наступит краткий период некоторого облегчения, а затем — агония. Кровавая рвота, потеря сознания, смерть…»

Смерть — общечеловеческая тайна, о которой обычно говорят с почтительным благоговением, вполголоса, из уважения к ушедшим от нас. Но война обесценивает смерть. Люди на войне в каком-то массовом сатанизме почитают за честь быть служителями смерти, её жрецами.

Иначе откуда все эти «рвы смерти», «лагеря смерти», «поезда смерти», «батальоны смерти»? С их помощью решаются очередные «проблемы» перераспределения, переселения, перенаселения…

Любой желающий ознакомиться с результатами подобной деятельности и пересчитать убитых, утонувших, искалеченных и отравленных в бесконечных войнах может прочесть «Историю военных потерь» Б.Ц. Урланиса. Страшная книга. Цифры, таблицы, графики учёта трупов.

Почему история ничему не учит людей, почему они так жаждут новых войн и новых жертв?

Как говорил старый князь Болконский в романе Л.Н. Толстого «Война и мир»: «Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет».

Кстати, о Льве Николаевиче.

Как известно, он был артиллерийским поручиком, в Крымскую войну сражался под Севастополем, а во время осады Силистрии состоял офицером для особых поручений при начальнике артиллерийских войск Южной группы генерале Сержпутовском и наблюдал за действиями ракетной команды. Он войну знал не понаслышке и никогда не стеснялся в её описании: «…вы увидите войну не в правильном, красивом, блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знамёнами и гарцующими генералами, а увидите войну в настоящем её выражении — в крови, в страданиях, в смерти…»

Описывал он и то ожесточение, которое охватывает человека на войне.

«Да, да, — рассеянно сказал князь Андрей. — Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, — начал он опять, — я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите. (…)