Роберт Мейсон - Цыпленок и ястреб

Коннорс засмеялся. Штабные офицеры, Оуэнс и Уайт не летали на задания. Но ходили слухи, что они записывают себе часы боевого налета, чтобы получить медали.

Холл продолжал:

— Если так, Мейсон, то получится грязно, грязно.

— В смысле?

— А как ты собираешься убить всех троих, чтобы не получилось грязно? — и Холл, ухмыльнувшись ухмылкой безумца, сделал гигантский глоток из своей неизменной фляги со "Скотчем".

Когда мы разбили лагерь в точке Лима, моросил дождь. Большинство вертолетчиков из 24 машин остались в кабинах, разве что Нэйт отправился побродить. Деревенский пейзаж искажался в каплях дождя, текущих по плексигласу. Воздух оставался жарким, неподвижным, сырым. От дождя легче не стало. У меня за спиной борттехник чистил свой пистолет, а стрелок спал. Рядом со мной стояла машина ведущего и полковник подошел, чтобы поговорить с нашим командиром роты, Уильямсом. Мы были здесь уже два часа. Ждали.

— Сэр, такого сорок пятого вы точно не видели, — борттехник, сержант ЛаРой, протиснулся между креслами и протянул мне свой пистолет.

— По-моему, обычный сорок пятый, — ответил я. ЛаРой не был штатным бортехником; он был инспектором технической службы и сейчас набирал часы налета.

— Он так выглядит, сэр, но это мое собственное оружие, не армейский образец. Я его немного доработал.

Отлично. Фанат короткоствола.

— Правда?

— Ага. Я вот, к примеру, срезал часть спусковой пружины. Перышка достаточно, чтобы выстрелил.

— Зачем?

— Ну, если вы слишком сильно давите на спуск, это сбивает вам прицел.

— Ну, здорово.

ЛаРой покачивал пистолетом в футе от моего лица и, надо думать, ждал, что я начну восхищаться. Восхищаться я не стал. Неожиданно он отодвинулся и я услышал лязг. Обернувшись, я увидел, что он извлекает магазин из рукоятки.

— Гляньте, сэр. Не поверите, какой он легкий. Я спилил кучу металла.

— Ладно, ЛаРой, верю. Отличный пистолетик, кто бы сомневался.

— Ну давайте, сэр. Просто щелкните разок, — ЛаРой все пихал мне пистолет, держа магазин в другой руке. — Вот, я его разрядил.

Я подумал, как, наверное, ЛаРою здесь нравилось — вокруг столько разных пушек и пуль, и все настоящее. Мне стоило бы поразмыслить больше, прежде чем взять его пистолет.

Курок был взведен, поэтому я держал оружие очень осторожно, хотя и знал, что оно не заряжено. Я направил дуло вверх и начал смотреть, куда бы прицелиться. С пистолетами у меня отношения не особо складывались, я люблю ружья. Мушка покачнулась. За стеклом стоял строй "Хьюи", колебавшийся в струйках воды. Я инстинктивно отвел от них оружие. В прицеле появилась спина полковника. Народу здесь явно было многовато. Я продолжал целиться, держа оружие двумя руками и подыскивая какое-нибудь открытое место для щелчка, хотя бы и с незаряженным пистолетом. Наконец, я направил его на один из приборов передо мной.

И в тот самый момент, когда я подумал, что можно нажать на спуск, раздался оглушительный грохот и пистолет с силой ударил меня по рукам. Прибор разлетелся на куски. Меня оглушило во всех смыслах слова. Из дула лениво выплыло колечко дыма, а мне захотелось обернуться и убить ЛаРоя. Впрочем, вот сейчас пистолет действительно был разряжен.

Я спокойно передал оружие ЛаРою, белому, как мел.

— Хороший спуск, сержант. Это уж точно.

Возле моего "Хьюи" начала собираться небольшая толпа, глазевшая на выходное отверстие от пули и небольшую ямку в грязи, где эта пуля, наконец, остановилась. Полковник, сложив руки на груди, наблюдал, как я выбираюсь из вертолета, и я почти физически видел над его головой "речевой пузырь" со словами "ГОВНЮК ТУПОЙ". Уильямс молча сидел позади него, свирепо глядя на меня.

А ведь старички уже почти что начали принимать меня. Вот до этого момента. Блин.

Пока мы не вернулись в расположение роты, Уильямс не сказал ни слова. Но перед ужинам он послал за мной Оуэнса, штабного офицера:

— Майор Уильямс ждет вас в своей палатке.

Хи-хи.

— Это было самое идиотское, кретинское, тупое, что я только видел в жизни, — сказал Уильямс. Но мудаком меня все же не назвал.

— Но…

— Если пилот в своем уме вот так играется с оружием, ему нет никакого оправдания.

— Но… — я попытался свалить все на ЛаРоя.

— Если еще раз стрельнешь в один из моих вертолетов, спущу шкуру. Понял, мистер? — в голосе у него чувствовалось напряжение и я решил больше не спорить.

— Так точно, сэр, — я отдал честь и вышел.

Чтобы посыпать мне раны солью, останки прибора — это был радиокомпас — повесили в штабной палатке. К торчащей пружине приделали записочку, гласящую, что это жертва первого выстрела в Кавалерии, который был сделан изнутри ее собственного вертолета.