Анатолий Злобин - Дом среди сосен

Совершающиеся здесь битвы, несмотря на свою неподвижность, оказали влияние на весь ход борьбы на северо-западном крыле советского фронта; немцы были вынуждены перебрасывать сюда резервы с тем, чтобы расходовать их в приеланьских лесах и болотах, а окружение 16-й немецкой армии под Демянском надолго смешало карты фашистского командования.

Но несмотря ни на что, немцы не хотели уходить отсюда. Передний край противника ощетинился лесными завалами, надолбами, долговременными огневыми точками, опутался рядами колючей проволоки, ежами; предполье было обильно усеяно минами и волчьими ямами, за первой линией обороны шла вторая линия, а за второй — третья.

К тому же естественные препятствия: многочисленные реки, медленно текущие по низкой и плоской приозерной равнине, непроходимые болота и трясины надежно прикрывали немецкие войска от фланговых ударов наших войск.

И, наконец, озеро прикрывало врага еще надежнее, чем лесные завалы, болота и реки.

Позиционная война шла два года. Войска вели перестрелку, прощупывали друг друга ночными вылазками — словом, готовились к новым, ожесточенным битвам: наступал год военного перелома, и начиналось великое обратное движение войск, в ходе которого надо было снова забрать все то, что было отдано врагу прежде, — и снова обе стороны должны были расплачиваться за это обратное движение бесчисленным множеством человеческих жизней.

Сто двадцать вторая отдельная стрелковая бригада, которой командовал полковник Рясной, прошла большой суровый путь. Она принимала участие в ликвидации Демянского котла, в неудачном летнем наступлении на Большую Руссу, сильно пострадала в этих боях и после их окончания встала в оборону на берегу Елань-озера. Патрули день и ночь дежурили на берегу. Через каждые пятьсот-шестьсот метров были оборудованы огневые точки и наблюдательные пункты. По ночам патрули усиливались, чтобы схватить вражеских разведчиков или десантников, если они попытались бы проникнуть на советский берег. Солдаты исправно несли службу, а в свободное время писали письма, ловили в озере рыбу, загорали, пока было тепло, купались и не задумывались о том, что ждет их впереди: ведь на войне солдат не имеет права думать о смерти.

Батальон капитана Шмелева занимал участок берега протяженностью в двадцать километров; второй батальон, которым командовал майор Клюев, был левым соседом Шмелева.

Клюев плотно закрыл дверь, заглянул даже в замочную скважину и, убедившись, что никто не подслушивает, на цыпочках подошел к Сергею Шмелеву.

— Опять за старое? — с усмешкой спросил Шмелев.

— Щепетильное дело. — Клюев подошел к столу, вытащил из планшета карту, разгладил ее ладонями и сказал: — В случае чего...

— Не отвлекайся, выкладывай, — сказал Шмелев. Он ходил по избе, заложив руки за спину.

Клюев посмотрел на карту, провел по ней указательным пальцем и тяжело вздохнул.

— Вызывал? — спросил Шмелев.

— Сегодня третий раз, — сказал Клюев.

— Надо решать.

— А как, Сергей? Скажи — как?

— Что он говорил сегодня?

— Ругал. Ох, ругал. Ты, говорит, пособник врагу. Я, говорит, рассматриваю беременность на фронте как дезертирство, и ты способствовал этому дезертирству. Дал двадцать четыре часа на размышление.

— Ты все говори. Не скрывай от меня. Поздравил Катю?

— Она аттестат требует, нужны ей мои поздравления. И он — за нее. Пиши, говорит, заявление в финансовую часть, аттестат на пятьсот рублей. За одну ночь — пятьсот рубчиков отдай. А чей он — неизвестно.

— Не скромничай. Ты с ней полгода жил.

— Нерегулярно, клянусь тебе, нерегулярно. Какая тут жизнь, когда нас фрицы колошматили. Блиндажа даже отдельного не было. Помнишь, к тебе ходил? Вот сейчас бы пожить...

— Уже завел? — Шмелев остановился перед столом, с любопытством разглядывая Клюева.

— Нет, клянусь, нет. Он же у меня всех забрал. Сам знаешь.

— Третьего дня в медсанбат ездил. Зачем? Быстро!

— Уже доложили, да? Кашаров, сукин сын, доложил. Эх, Серега, скучный ты человек. Въедливый, в душу влезешь, однако скучный. Скучная у тебя жизнь, одинокая. А я люблю широту и разность натур. Они же сами ко мне льнут. Я — мужчина видный. Где тут моя вина?

— Вот что, Павел. Ты моего одиночества не трогай. Или уходи. Приехал советоваться — тогда слушай: будешь платить.

— Интересно — за что?

— Объяснить популярно?

— И после этого ты мне друг? — Клюев помолчал, вздыхая. — Я к тебе, как к другу, приехал. У меня же семья. Мать-старушка. У жены аттестат на восемьсот рублей, у матери — на четыреста. Я от Катьки свое семейное положение не скрывал. Она знала, на что идет.