Александр Лысёв: Не отступать! Не сдаваться!

А тем временем эшелон подходил к Дону. Егорьев чувствовал, что они все ближе и ближе продвигаются к фронту. Навстречу чаще попадались поезда с ранеными, на полустанках, где они останавливались иногда минут на пять, становилось раз от разу больше беженцев с тюками, чемоданами, сидевших со своей поклажей в ожидании пассажирских составов. Нередко виднелись и разбитые станции, а то и попросту груды обломков и пепелища по обеим сторонам железнодорожного полотна — этот район уже был в зоне досягаемости действий немецкой полевой авиации.

Странное чувство овладевало Егорьевым: глядя на картину охватившей левобережье Дона суматохи, он не мог понять, куда и зачем бегут эти люди, толпами штурмующие шедшие на восток поезда, выпрашивающие продукты на станциях у солдат из воинских эшелонов. Хоть и давно не слушал уже лейтенант сводок информбюро, но был твердо уверен, что никаких наступательных действий немцы предпринять не могут. Не могут, потому что понесли невосполнимые потери, стратегическая инициатива теперь прочно в наших руках, и Егорьев твердо знал — изгнание захватчиков уже началось. И потому, видя все это, лейтенант был в высшей степени удивлен.

— Послушайте, Кутейкин, — спросил как-то Егорьев старшину. — Откуда взялось столько народу?

— Беженцы, — неохотно отвечал старшина. — Не от хорошей жизни бегут. Да и к тому же кто хочет, чтобы опять, как в сорок первом, к немцам в лапы попасть.

— С чего вы взяли? — возразил ему Егорьев. — Сейчас не сорок первый год. Мы контролируем обстановку, наши армии…

— Лейтенант, — вдруг резко обернувшись к Егорьеву, сказал Кутейкин. — Я видел это уже одни раз, и простите меня за прямоту, вы не на политзанятии. Надо мыслить реально. Там, куда мы едем, я был, с самого начала был. И знаю, что такое их фланговые удары, и окружения, и вообще… — Кутейкин махнул рукой. — Ладно, оставим эту тему.

— Но почему? — Егорьев пристально посмотрел на старшину. — Да, мы отступали, но теперь полоса неудач минула.

— Эта полоса, — зло прищуриваясь, перебил Кутейкин, — тянется за нами от Бреста до Москвы, и стоила она нам миллионы, вдумайтесь, миллионы жизней! И неизвестно, что еще будет и чем все это закончится. И кто за все это ответит.

— Ну хватит! — рассердился Егорьев. — Вы, я вижу, ничего не понимаете!

— Сами спрашивали моего мнения, — хмуро и снова тихо ответил старшина, а про себя додумал: «Эх, лейтенант, сам ты ничего не понимаешь!»

И, подойдя к двери вагона, уселся рядом с Золиным.

— Лейтенанта-то нашего здорово в училище накачали, — уже без злобы вполголоса произнес Кутейкин.

Золин усмехнулся в усы и начал свертывать цигарку Старшина последовал его примеру.

— Жаль, — добавил он после некоторого молчания. — Горькое разочарование будет.

И оба закурили.

Около полудня поезд остановился. Кругом была степь, впереди, у горизонта, темнел лес, почти скрытый от глаз высокими холмами. Солнце находилось в зените, и между безоблачным небом и выжженной травой все, казалось, изнывало от жары.

— Чего стали-то? — сонно спросил Лучинков, прикладываясь к фляге.

— Пошел бы да разузнал, — сказал ему сверху Кутейкин.

— Пустая! — вместо ответа горестно объявил Лучинков, запрокинув голову и тряся флягой над раскрытым ртом.

— Смотри, ворона залетит, — усмехнулся Золин, глядя, как Лучинков пытается извлечь хоть каплю воды из опорожненной еще сегодня утром фляги.

— А что, и схожу! — Лучинков отбросил в сторону громыхнувшую пустотой флягу и поднялся на ноги. — Схожу и узнаю.

— Сидите, Лучинков, — остановил его Егорьев. — Я сам узнаю.

И, выпрыгнув из теплушки, лейтенант зашагал к пассажирскому вагону, в котором располагался начальник поезда вместе с командиром кавалерийской части. Однако те сами шли навстречу, о чем-то разговаривая, ожесточенно жестикулируя руками. Они почти что натолкнулись на Егорьева, и, когда лейтенант, приложив руку к козырьку фуражки, уже набрал в легкие воздух, чтобы доложить по всей форме и спросить, надолго ли эта задержка, пожилой подполковник, не глядя на Егорьева, выпалил одним духом:

— Эшелон дальше не идет, мост через Дон взорван, до переправы добирайтесь сами. Еще есть вопросы?

И, посмотрев на так и остававшегося стоять с открытым ртом Егорьева, сам же ответил:

— Вопросов нет, считайте, что мы были хорошими попутчиками. Всего доброго.

Через минуту по эшелону из начала в конец пронеслась команда: «Разгружайсь!» Кавалеристы, так же, как и в прошлый раз, у станции, выводили по сходням лошадей, деловито осматривали упряжь, надевали на спины коням седла, проверяли подпруги. Меньше чем через пятнадцать минут все были готовы к маршу.