Владимир Рыбин - Непобежденные

Экскурсоводша в автобусе что-то говорила, но он не слушал, думая о своем. Сколько раз собирался поехать сюда. Да разве объедешь все места, где воевал, разве пройдешь все дороги заново? Это какое сердце надо иметь, чтобы все заново пережить?!

Сначала держали раны. Годы мотался по госпиталям да больницам, пока не вытолкнули его врачи на большую дорогу жизни, снабдив инвалидной книжкой. На дороге этой одной памятью не прожить, надо было чему-то учиться, приобретать профессию. И надо было приучать сердце не захлебываться от малейших перегрузок, контуженную голову не мутиться. И на это тоже ушли годы.

Да и не больно-то хотелось первое время вспоминать войну. Забыть бы о ней на веки вечные. Но не волен человек над прошлым. Что было, то навсегда. Похоже, не одного его тяготил в те первые годы груз памяти. Вон ведь только к двадцатилетию Победы спохватились выпустить первую юбилейную медаль…

Он посмотрел на свернутый свой пиджак, лежавший на коленях, перевернул орденскими планками кверху. Не густо выпало ему наград, орденов так и вовсе нет, одни медали, и среди них «За оборону Севастополя». Вот она зеленая ленточка с синей полосой поперек. Спокойные цвета. А в памяти — огненные.

Ничего он не узнавал. И когда автобус отвернул от моря, и пошли непосредственные подступы к Севастополю, ничто не напомнило, то, что жило в нем все эти годы. Вон уж и Балаклава мелькнула в распадке окраинными домами, и пошли справа и слева аккуратные ряды виноградников, и зеленая гора выросла впереди с торчащими над лесом остриями белых памятников. «Сапун-гора», — сказала экскурсоводша, и он опять удивился несоответствию вида горы тому, что было в его памяти. Радостно-возбужденный, усиленный динамиком, голос экскурсоводши звенел в ушах. Слушали ее плохо, люди разговаривали между собой, смеялись, и он жалел, что увязался в эту экскурсию. Но как было не увязаться?

Когда ему предложили путевку в ялтинский санаторий, он согласился, рассчитывая съездить, наконец, в Севастополь. Но уже здесь узнал: съездить не просто, на поездку надо было выправлять специальное разрешение, поскольку город закрыт для праздношатающихся туристов. Оставалась одна возможность — примкнуть к экскурсии. Но вот теперь он понимал: не в такую поездку собирался, совсем не в такую.

«А в какую? — спросил он себя. — Ты что же, хотел, чтобы все тут было, как тогда?»

— Боже упаси! — вслух сказал он, и полная соседка, всю дорогу жующая и потому, слава богу, не болтливая, повернулась к нему. Он помотал головой, и соседка снова уткнулась в свой почти опустевший за дорогу кулек.

На Сапун-горе автобус остановился. Экскурсоводша, покрикивая на отстающих, повела группу по широкой аллее к зданию диорамы. Но там уже топтались группы, прибывшие ранее, и экскурсоводша, заявив, что они не какие-нибудь, а имеют право на внеочередность, убежала хлопотать, наказав им пока смотреть боевую технику времен войны и не расходиться.

Боевая техника была внушительная — орудия всех калибров, «катюши», самоходки, танки, каких почти и не было в тогдашнем Севастополе. Если бы им, в сорок втором, такую технику да с добрым боезапасом, глядишь, и не пришлось бы потом штурмовать Сапун-гору…

— Вы здесь воевали?

Он не заметил, как подошла молчаливая группа экскурсантов, не своих, незнакомых.

— Товарищи, среди нас участник штурма Сапун-горы!…

Голос у молоденькой экскурсоводши был почти ликующий.

— Нет, нет, я не тогда… я не здесь…

Экскурсоводша отвернулась, сразу потеряв к нему интерес, и он облегченно вздохнул. Не было у него восторженных слов для описания того, что пережил, и своим рассказом испортил бы он всем этим людям праздничное настроение. Бывало уже такое, не раз бывало. Рассказывал правду, а на него смотрели, как на сочинителя, особенно расчетливая молодежь. «Зачем человек шел на верную смерть, когда можно было как-то иначе? Он что, ненормальный?…» Да, и так спрашивали. Война, уходя в прошлое, все гуще покрывается «хрестоматийным глянцем», становясь для многих всего лишь страницей в учебнике истории. Еще немного, вымрут последние носители страдающей памяти, и, чего доброго, встанет эта война в один ряд, скажем, с войной Алой и Белой розы, восстанием Спартака или походами Наполеона. А как они воспринимаются, те события? Не больно-то вспоминается Апииева дорога, а все больше красивые схватки на мечах под южным солнцем. Как на балетной сцене. Или «блистание шапок этих медных», живописный пожар Москвы, дворянские дуэли чести. Кинематографические война и мир…