Владимир Рыбин - Непобежденные

Но не думал, не гадал лейтенант Кубанский, что последнее орудие ему придется взрывать самому, вот этими вот руками…

Еще и не рассвело, а канонада гремела по всему фронту. Бой шел, казалось, повсюду, и что особенно пугало, — глубоко в тылу, по всему южному берегу бухты. Северный ветер гнал через бухту плотную дымовую завесу, и там, в дыму, в сплошном гуле, грохоте и вое, происходило что-то страшное. Не было сомнений: немцы высаживают десант. Огненные вспышки разрывов, свет множества ракет не пробивали плотную пелену пыли и дыма, и ничего вокруг не было видно.

Странное чувство было у Кубанского, пока он готовил гаубицу к взрыву, — будто все это сон, нереальность. Зимой, помнится, было наваждение, когда зачитался сказками Гофмана. Тогда все быстро встало на свои места: выяснилось, что приказ на беспокоящий огонь получила также батарея, стоявшая в створе, и он выстрел чужого орудия принял за свой. И теперь казалось, что все скоро прояснится, — и пыль рассеется, и отпадет надобность уничтожать последнее орудие батареи. Ему казалось, что делает все медленно, хотя на самом деле очень он торопился, боясь не успеть. Несколько танков прошли уже мимо, в дыму и пыли, не заметив одинокую гаубицу. Стрелять ему было нечем, и ни одной противотанковой гранаты или хотя бы бутылки с горючей жидкостью. Стараясь не смотреть на обреченное орудие, он а [рыгнул в щель, дернул за шпур и, не оглядываясь, побежал прочь.

Несколько человек, оставшихся от всей батареи, мельтешили впереди, и он, никому не доверивший подрыв орудия и потому отставший, бросился догонять их. И словно споткнулся, увидев странную картину: боец, выбросив из противотанкового ружья затвор, словно дубиной бил длинным стволом о землю, стараясь согнуть его.

— Что делаешь, мерзавец?! — забыв о только что взорванной гаубице заорал Кубанский.

Боец повернул к нему полосатое от слез лицо и тоже заорал: — Оставлять, да?! Патронов нету!…

Только теперь он заметил, что боец ранен, прыгает на одной ноге.

Из-за этой минутной задержки он совсем отстал от своих и уже ругал себя за то, что сам же приказал уходить, не дожидаясь его. Где теперь искать их в этом аду?

Неподалеку ахнула противотанковая граната, выделившись звонким жестяным голосом из грохота боя. И еще один взрыв прогремел, и еще: кто-то, имеющий боеприпасы, останавливал прорывающиеся танки. Суматошно застучали пулеметы, раз за разом начали бить танковые пушки. Кубанский подался к этим звукам, но близкий взрыв ослепил и кинул во тьму.

Очнулся от того, что кто-то ворочал его с боку на бок. Перед глазами ходили радужные круги, но он разглядел, что уже светло, хоть и по-прежнему ничего не видать: пыль висела в воздухе, будто густой туман. В ушах стоял звенящий гул, и не понять было, то ли бой все продолжался, то ли это гудело в голове. Все качалось перед ним, дергалось, и он понял, что его несут куда-то. Удовлетворенно подумал, что это его артиллеристы, посланные вперед, вернулись, отыскали командира. Но тут качка прекратилась, и он увидел перед собой совершенно незнакомого человека, здоровенного короткошеего бугая без пилотки, с полосками тельняшки в рваном вороте гимнастерки.

— Пи-ить! — простонал Кубанский.

— Боеприпасов нет, а с водой еще хуже, — сказал моряк. И добавил обнадеживающе: — Потерпи, браток, найдем же чего нибудь.

И тут раненого начало рвать. Выворачивало всего, на мгновение заглушая боль. Ел бог знает когда, а выворачивало по-настоящему.

— Помоги… встану, — сказал, отдышавшись.

Он поднялся, опираясь о подставленную руку, но тут же все закрутилось перед глазами, ноги подогнулись как-то странно неодновременно, и он рухнул, провалился во тьму.

Снова очнулся от того, что шел дождь. Капли потоком падали на лицо, попадали в рот. Открыв глаза, увидел над собой какую-то женщину, пытавшуюся напоить его из кружки. Напившись, заоглядывался торопливо.

— А где?…

— Дружок-то? — быстро заговорила она. — На гору полез, стреляли оттуда.

Кубанский огляделся, с трудом поворачивая раскалывающуюся голову, увидел, что людей вокруг много, в основном женщин. Были тут и военные, все в грязных перевязях бинтов. Справа и слева громоздились крутые склоны оврага, а на дне была водокачка, из длинной черной трубы бежала сверкающая струйка, от одного вида которой сразу, вроде бы, полегчало.

Наверху зачастил пулемет, Кубанский по звуку определил — немецкий. В овраг пули не залегали, но мысль о том, что немцы тут, близко, наверху, заставила пересилить себя и встать. Его подхватили под руки справа и слева, повели. И вся толпа потянулась по дну оврага, уходя от этой стрельбы все дальше.