Анатолий Сульянов - Только одна ночь

— Возможности… Не по-людски это, Петр Самойлович.

— За КП и АСУ отвечаю я, позвольте мне решать подобные вопросы. Если прикажете, тогда… Тогда увольте меня от АСУ!

— Заместитель Смирнова подготовлен? — спросил Скорняков.

— Что вы, Анатолий Павлович! Заместитель не то, он вряд ли освоит систему так, как Смирнов. Самовлюбленный зазнайка. Нет-нет! Пусть Смирнов остается, а может, через год… Посмотрим.

— Кто же подбирал заместителя?

— Подсунули, знаете ли. — Лисицын виновато опустил глаза и, стараясь побыстрее заполнить паузу, сказал: — Хотим мы этого или нет, нужна система отбора людей. Я имею в виду прежде всего руководителей современных коллективов, ведущих деятелей науки. Да, нужен отбор. Психологический. Тестовый. Интеллектуальный, Наследственный.

— Опять гены?

— Да, гены. Недалеко то время, когда начнется «генетическое облагораживание» человека. Будет создана элита руководителей, без этого общество будет топтаться на месте.

— Вы согласны с Холдейном и его идеалом человека, созданного генетическими методами? — настороженно спросил Скорняков, наклоняясь к Лисицыну.

— В основе — да! Человек будущего станет рационально интеллектуален, менее подчинен эмоциям.

Скорняков поморщился, потер подбородок. Поехали-полетели… Конечно же, сегодня, когда наука и техника так мощно врезаются в жизнь общества, формируется новый человек… Он не знает войны, не ощущал голода, не скорбел по потерям близких. Он живет в материальном и нравственном комфорте, имеет возможность много читать, видеть, ездить, слушать; он знает гораздо больше, чем его предшественники. Технически подготовлен. Интересно, счастливее ли он, чем его предки, тех, кто жил двадцать, тридцать, пятьдесят лет назад? Ощущает ли он счастье вообще? А что, если он возьмет с собой в новое столетие те пороки, которые были до него и при нем? Нет, нет! Этого нельзя допустить! А как уберечь его от этого? Как, если молодые видят эти пороки, видят разрастающуюся, словно бурьян на пустыре, показуху, которая разлагает людей и мешает нашему великому делу — строительству нового общества, воспитанию нового человека…

— Мне представляется, Петр Самойлович, — Скорняков испытующе посмотрел на возбужденного Лисицына, — что вы несколько увлечены неограниченными возможностями науки. Позвольте один прозаический вопрос: почему вы кричите на людей? Сегодня в моем присутствии нагрубили оперативному дежурному полковнику Прилепскому. Он высказал дельную мысль, вы его оборвали. Несколько дней назад накричали на начальника АСУ. Что это за несдержанность? Вы — человек волевой, умейте держать себя в руках.

— Привык, знаете ли. В прошлом покрикивать приходилось частенько. Может, иногда и зря голос повышаю, но без этого не могу.

— А почему вы на начальников не кричите? На меня, например. Вас ведь иногда незаслуженно обижают, но вы молчите. Значит, можете? Давайте условимся — повышать голос с моего разрешения, я — с вашего. Договорились? Вот и отлично!

2 часа 53 минуты 32 секунды. Время московское.

Петр Самойлович вышел, и Скорняков, удобно расположившись в кресле, вспомнил молодого Лисицына — командира соседней части. Энергии у него было — хоть отбавляй; он успевал все. Мотался по подразделениям, организовывал взаимодействие между ракетчиками и летчиками, тормошил локаторщиков; усталый и запыленный, едва волоча ноги, возвращался домой затемно, наспех ужинал и садился за учебники — в то время он, инженер по образованию, готовился к поступлению в командную академию. На семью времени не оставалось. Любовь к детям сводилась к поцелуям да подаркам. Задаривал сына игрушками — и избаловал: помочь убрать квартиру — не хочу, сходить в магазин — нет времени.

После окончания академии Лисицын пошел вверх. Да, в те годы он был на взлете: на каждом совещании его отмечали как лучшего командира.

Все вроде бы шло хорошо, да вдруг беда — у жены, Анны Тимофеевны, врачи обнаружили рак. Год промучилась — умерла. Осталось у Петра Самойловича двое детей. Трудно ему было, очень трудно. Работы невпроворот, и ребят одних не оставишь. Хоть разорвись…

Спустя полтора года после смерти жены Лисицын встретил красивую молодую женщину — Веру Сергеевну, увлекся ею. Виделись часто, полюбили друг друга. Но опять незадача — сын не принял ее. Как ни старался убедить Игоря, ничего не получилось. Десятилетку парень окончил кое-как, стал нервный, грубый, чуть что — убегал из дому. Конечно, каково было молодой женщине все это терпеть? Уж как ни обращалась она с Игорем: и лаской, и увещеваниями, и просьбами. А все равно — мачеха! С дочерью, Наташей, подружилась, а с Игорем — ни в какую. Так и длилась глухая вражда, пока Игоря не призвали в армию. Определили его в училище, все вроде бы улеглось, и опять закрутила Лисицына служба. Москва заприметила, особенно после пусков на полигоне, когда два года подряд полки «пятерки» да «четверки» привозили.