Олег Курылев - Победителей не судят

Каспер достал новую сигарету. Алекс молча ждал.

— Моя первая мысль — механик. Мой Биггс забыл открыть кран после заправки. Но, понимаешь, Алекс, если бы это был кто-нибудь другой, а не Толстый Бигги, я бы мог еще допустить подобное. Но Биггс… У него есть даже песенка, которую он сам сочинил, да так ловко. Это своего рода инструкция, рифмованный перечень всех действий, которые необходимо сделать механику перед вылетом его самолета. Перед каждым стартом он обходил истребитель и пел эту свою песенку. На мотивчик:

При этом еще и пританцовывал. У нас даже говорили: «Погода завтра будет плохая, так что Биггс не споет своей песенки». Нет, Биггс отпадал. И вдруг я понял — Энтони Осмерт! Наш виртуозный инструктор и мой должник, вот кто мог это сделать. В то утро он ошивался на аэродроме, поучал кого-то из новичков. Он вполне мог отвлечь Биггса и закрыть кран. Он знал, что мы переключимся на допбаки еще над континентом. Он знал также, что по радио ничего путного я сообщить не смогу. Просто не успею. «Заглох двигатель, задайте там трепку мотористам». Вот и все. Он был уверен, что я прыгну, истребитель — вдребезги, и концы в воду. Даже если я останусь жив и вернусь, то никогда ничего не докажу, а если упаду в море, то и вовсе все шито-крыто. Вот так.

Каспер замолчал.

— Ты об этом еще кому-нибудь рассказывал? — спросил Алекс.

— Конечно нет.

— А Осмерту, когда встретил его здесь?

— Напрямую тоже нет. Когда я увидел его в лагере, то сперва не поверил своим глазам: Осмерт — и здесь. Видимо, у нас и впрямь стало туго с летчиками. Меня он не узнал, а я решил до поры до времени не обнаруживать своего присутствия и держаться от него на расстоянии. В четырехтысячной толпе это было не так трудно. А после войны, если мы оба останемся живы и вернемся домой, будет видно. Спускать этому негодяю я вовсе не намерен.

Но через несколько дней в клубе я увидел Осмерта в компании картежников. Играли, правда, на дурацкие лагерные бумажки, но этот джентльмен снова швырял на стол долговые расписки. Я не сдержался, подошел и при всех заявил, что ему не следовало бы делать новые карточные долги, пока он не расплатился по старым.

Видел бы ты его рожу! Я и сумму назвал. Когда он пришел в себя, то стал все отрицать. Мол, ничего мне не проигрывал и вообще плохо помнит, кто я такой. Присутствовавший при этом старший офицер спросил, подтверждаю ли я все сказанное. Я дал слово офицера. Он обратился к Осмерту, и что ты думаешь? Эта шельма, не моргнув глазом, тоже дал слово офицера. Тогда я заявил, что готов немедленно при всех написать кому-нибудь из нашей эскадрильи и попросить прислать подтверждение моим словам с подписями не менее десяти свидетелей. Меня поддержали.

Наш старший офицер, уинг командор Кларк велел принести перо и бумагу. Я тут же написал своему кузену — он тоже летчик нашей авиагруппы — и попросил его выполнить мое поручение. Кларк выразил надежду, что письма такого рода не должны вызвать подозрений у немецкой лагерной цензуры, так что через полтора-два месяца все выяснится.

— Когда это было? — спросил Шеллен.

— Четыре недели назад. Но это не все. В тот же день я подкараулил Осмерта и сказал, что его вранье насчет карточных долгов далеко не главное. За ним числится кое-что и покруче, и я располагаю доказательствами, чтобы отправить его за это на виселицу. Насчет доказательств я, конечно, блефовал, но по его роже понял, что попал в точку. Он что-то там проблеял, а я повернулся и ушел. А после налетов на Дрезден этот лодырь и прохиндей одним из первых записался в трудовой отряд. Ясное дело — он попросту решил смыться. Куда угодно, только подальше от меня. Если письмо с подтверждением моих слов о карточном долге придет, а его, Осмерта, рядом не окажется, то, как говорится, засуньте вашу бумажку куда подальше. Поэтому я последовал за ним сюда.

— А как думаешь, Осмерт поверил, что ты сможешь что-то доказать про тот случай с краном? — спросил Алекс.

— Сейчас он, конечно, уже все обмозговал, успокоился и уверен, что опасаться нечего.

Впоследствии Алекс неоднократно вспоминал этот разговор. Если бы он мог тогда хоть как-то предвидеть, какие последствия для его друга будет иметь эта история уже в ближайшие дни…

На следующий день Алекса откомандировали в базовый филиал под Радебойлем. Нужно было отсортировать и привезти почту, какие-то лекарства и что-то еще. Прошел слух, что привезли двойную, а то и тройную порцию посылок, причем из Аргентины. Последнее уточнение придавало слуху большую достоверность. Шеллен, как свободно говорящий по-немецки, был придан в помощь заместителю Гловера, сухопарому, неразговорчивому офицеру по фамилии Скотт, находившемуся в плену уже более двух лет. С ними были охранник и двое незнакомых унтер-офицеров, ехавших в том же направлении по своим делам.