Олег Курылев - Победителей не судят

— Ерунда какая-то, — проворчал Алекс, — первичен… вторичен. Я постигал их одновременно. Возможно, я просто больше читал на немецком, чем на английском. В библиотеке отца было много немецких книг…

— Глупости. Никакие книги, мистер Шеллен, не могут выработать у человека ни венский, ни мекленбургский, ни даже самый вульгарный и грубый берлинский диалект. И уж тем более саксонский, такой лирически-деревенский, я бы сказал домашний. В вашей речи присутствует именно он. На мой взгляд, как раз саксонское произношение должно было бы стать образцовым для всей Германии. Недаром, когда Лютер переводил для нас Библию, он взял за основу именно саксонскую грамматику и народные выражения. Ну да ладно. — Полковник вернулся к листу с отчетом экспертов. — Вот послушайте, что пишет о вашем произношении профессор Штайнховер, та-ак… ага, вот: «в достаточной мере выражено передвижение взрывных беззвучных согласных "р", "t" и "к" к двойным спирантам "ff", "zz" и "hh" в поствокальной позиции или на конце слова и к аффрикатам "pf", "z", "kch" в начале слова после согласного. Также во втором перебое согласных взрывной звучный дентальный "d" преобразован во взрывной беззвучный дентальный "t"». Ну… и так далее. — Полковник отложил листок. — Что касается вашего английского, то здесь уделено внимание и этому вопросу. Наши эксперты пришли к выводу, что вы начали углубленно заниматься английским произношением уже после подростковой мутации голоса, то есть в возрасте не ранее двенадцати, максимум — четырнадцати лет. Избавиться от акцента в этом случае почти никогда не удается.

Алекс молчал, лихорадочно соображая, чем ему грозит такое разоблачение.

— Что скажете? Убедительно, не правда ли? — продолжил полковник. — По-моему, очень убедительно. Здесь много терминов, но суть одна — вы немец, мистер Шеллен, и вы попытались скрыть это. В качестве военнопленных к нам попадают поляки, евреи и даже негры. Много негров, особенно после высадки в Нормандии. И ко всем у нас совершенно одинаковое отношение, такое же, что и к чистокровным англичанам. Но только в том случае, если человек изначально принадлежит к вооруженным силам Британии или Соединенных Штатов.

— Вы хотите сказать, что я к ним не принадлежу? Кто же я, по-вашему? Перебежчик? — оторопел Алекс.

Полковник развел руками, как бы сожалея:

— Ну посудите сами: вы немец, родившийся и выросший в Германии, хотя и пытались скрыть этот факт. К тому же вы прекрасно владеете немецким истребителем. Можем мы предположить, что вы немецкий летчик, попавший в плен к противнику и затем сменивший имя и перешедший на его сторону? Как по-вашему?

Алекс не на шутку испугался. Теперь он прекрасно понимал, чем ему грозит такое предположение.

— Но, в отличие от вас, у нас не вербуют пленных, — с жаром заговорил он. — Это вы зазываете кого попало во всякие легионы. Нам же хватает людей, преданных британской короне, в наших доминионах. Одна только Индия готова поставить на фронт три с половиной миллиона добровольцев. Зачем нам еще связываться с военнопленными?

— Я все понимаю, мистер Шеллен. Более того — вы мне симпатичны, и я вам верю. Но поймите и вы, что с меня могут потребовать доказательства. В сомнительных случаях мы вынуждены подключать к расследованию гестапо. А вы, вместо того чтобы быть искренним, отказываетесь отвечать на многие мои вопросы.

— Хорошо, что конкретно я должен вам доказать?

— Ну, например, то, что еще до начала войны вы жили в Англии.

— И только-то? Вам этого будет достаточно?

— Вполне. Только доказательства должны быть вескими. Увы, — полковник сочувственно посмотрел на собеседника, — презумпции невиновности в нашем случае не существует. Чем вы занимались, к примеру, в тридцать восьмом году?

Алекс пожал плечами:

— Учился в школе.

— В какой?

— В школе грамматики королевы Элизабеты. В Хорнкэйстле.

— Постойте-постойте, — оживился Лаубен. Он снял очки, прижал одну дужку к губам и пристально посмотрел на военнопленного. — Это в Линкольншире?

— Да. Вы бывали и там?

— Нет, но здесь я встречал уже выпускников этого заведения. И у меня о них сложилось самое высокое мнение. А как вы оказались в этой школе?

— Очень просто. — Алекс понял, что теперь ему придется отвечать на все вопросы любопытного полковника. — С тридцать четвертого мы жили в Сток-он-Тренте у родственников отца. Это часа четыре на поезде от Линкольна. Отец хотел, чтобы я как можно скорее натурализировался и не чувствовал себя эмигрантом. А для этого нужно было штурмовать английский. Язык я более или менее знал благодаря моей троюродной тетке, но мое произношение… В общем, он устроил меня в эту школу. Кроме всего прочего она славится спортивными праздниками и командами. И еще отец не раз говорил, что этот городок построили саксонские купцы. После распада нашей семьи он хотел отвлечь меня от… Впрочем, сейчас это неважно.